Мой сын умер в два месяца: Как я прошла все стадии принятия горя

Синдром внезапной детской смерти — это диагноз-исключение. Его ставят, если доказано, что органической основы для произошедшего не было. Евдокия Цветкова рассказывает, как пережила потерю сына, которому было два месяца, что помогает жить дальше и как лучше не «поддерживать» столкнувшихся с горем родителей.

Текст: Евдокия Цветкова

Горе и принятие

Мой сын умер в возрасте двух месяцев. Эта фраза до сих пор даётся мне с трудом, хотя прошло уже несколько лет. Во время прогулки он уснул (как казалось мне), а когда мы добрались до дома, выяснилось, что это был не сон. Естественно, мы с мужем — оба врачи — сразу же начали пытаться реанимировать его, вызвали скорую. Но ничего не помогло.

Сказать, что было больно, — не сказать ничего. Щемящая внутренняя пустота, физически ощущаемая боль в сердце, сильнейший страх. Казалось бы — чего ещё можно было бояться? Но мне в те дни казалось, что мир вокруг меня вот-вот рассыпется. По ночам я проверяла дыхание мужа, котов, когда мы их завели, родителей, с которыми тогда жили. Смерть подошла так близко и внезапно, что ощущение беспомощности перед ней стало всепоглощающим.

С тех пор я прошла все стадии принятия горя. Отрицание длилось недолго, но было мучительным. Я чувствовала отсутствие моего ребёнка руками, на которых я привыкла его держать. Было несколько странных порывов, например усыновить ребёнка «вот прямо сейчас». Когда я принимала лекарство для подавления лактации, противопоказанное при беременности, сделала на всякий случай тест — и очень хотела увидеть положительный результат. Как будто мой сын мог вернуться ко мне.

Злость была со мной гораздо дольше. Бесили матери с детьми, которых я видела на улице. Если я видела, что женщина с младенцем или беременная курит, пьёт алкоголь или ругает ребёнка, поднимающейся во мне волной злости можно было затопить полконтинента. Была (и до сих пор остаётся) злость на работника скорой. Во-первых, потому что он не помог (это злость иррациональная). Во-вторых, потому, что чуть ли не с порога он решил влезть со своим мнением: «Почему ребёнок был один?» (это неправда, он не был один). А потом сообщил: «Успокоительного для вас нет, обойдётесь».

Я злилась на мужа — мне казалось, что он не переживает горе так, как его переживаю я. Конечно, это было не так, просто он замкнулся и долго не мог говорить о своих чувствах. Думал, что так будет лучше (нет, так не лучше). Я испытывала колоссальную злость к себе, это был поток самообвинений и самобичевания: «Почему не посмотрела? Почему не заметила вовремя? Если бы…» Злость за то, что я живу, а мой восхитительный мальчик умер.

Младенческая смертность складывается из нескольких показателей. Неонатальная смертность отражает количество детей, умерших на первом месяце жизни, постнеонатальная — от одного месяца до одного года. Наконец, перинатальной называют смерть плода, начиная с 22-й недели его развития, и новорождённого возрастом до 7 суток. При этом она может произойти до родов, в родах и после них. К самым частым причинам относятся асфиксия (недостаток кислорода по тем или иным причинам вроде отслойки плаценты или обвития пуповиной), врождённые аномалии развития, дыхательные расстройства, инфекционные заболевания, различные осложнения беременности и родов.

Торг? Не знаю, был ли он. Разве что в первые минуты, когда я яростно умоляла Создателя забрать меня вместо сына. Депрессия — по полной программе. Несколько лет я находилась именно в этом состоянии: постоянно подавленное настроение, слёзы могли начаться в любой момент. Именно тогда я начала активно заниматься наукой, чтобы в жизни было что-то отвлекающее и развлекающее.

До принятия случившегося мне помогли дойти близкие люди и психотерапия. Сейчас, спустя почти семь лет, я могу точно сказать, что приняла это. Не поняла, не смирилась, не сочла нормальным, не забыла (и никогда не забуду), а приняла, что всё случилось именно так.

На этапе депрессии мне казалось, что было бы лучше, если бы сын не рождался, если бы я вообще его не знала, чтобы не было так больно. Когда я приняла произошедшее, я смогла наконец спокойно говорить о своём опыте быть матерью, не умаляя его. У меня была беременность (прекрасная, кстати) и был сын, которого я кормила грудью. Я многое знаю и готова говорить об этом. Мой опыт не стал менее ценным из-за того, что сын умер.

Как не надо «помогать»

Тема потери, особенно потери ребёнка, и особенно младенца, очень слабо освещается в нашем обществе — и в итоге люди не умеют проживать горе, боятся говорить об этом и не знают, как выразить сочувствие. Мне приходилось слышать слова «ничего, молодая, родишь ещё». Серьёзно? Это лучшее, что вы смогли сказать? И как это, простите, мне поможет?

Очень неприятно, когда за вопросом «есть ли у вас дети?», который вообще для меня непростой, следует выяснение факта смерти ребёнка (или это просто всплывает в разговоре), и человек начинает выдавать более сильную эмоциональную реакцию, чем я. Я очень ценю сочувствие и эмпатию, но такая реакция — не поддержка. Бывало, что посторонние люди, с которыми не происходило того, что произошло со мной, начинали плакать у меня на плече, и мне приходилось их утешать. Очень сложно реагировать на такие эмоции, когда внутри и так всё изранено.

Есть люди, которые любят поговорить на тему «Ну когда же детки? Дети — цветы жизни! Давай-ка рожай, скорее-скорее-скорее!». Подобное вмешательство в чужую жизнь у любого вызывает аллергию — но в моей ситуации хочется просто наподдать.

В острую фазу горя хуже всего было из-за молчания и отстранённости окружающих: мужа, родных. Тема смерти сына была как будто табуирована. И даже сейчас мои родители не говорят об этом, совсем. Я понимаю, что не каждый человек способен проживать потерю и позволять себе горевать — но в тот момент мне было очень нужно проходить через горе не одной. Если бы не психотерапевт, было бы совсем скверно.

Как верно пишет издание «Нет, это нормально», тема потери беременности и ребёнка в первые недели и месяцы после рождения остаётся закрытой: как-то артикулировать пережитый опыт, включать его в общественную дискуссию до сих пор не принято.

Что помогает жить дальше

Психотерапевт — это пункт номер один. Когда горе общее, партнёр не может полностью контейнировать (психотерапевтический термин, означающий способность переносить сильные эмоции, свои и чужие. — Прим. ред.) переживаемые чувства. Горе сплачивает в первые часы и дни, а дальше каждый переживает его по-своему. И чтобы было меньше недопонимания и это не сказалось на отношениях, очень важна помощь специалиста. И, конечно, когда находятся силы говорить — надо начинать это делать, и поддержка со стороны семьи, партнёра и друзей очень важна. Такая потеря слишком сложна, её невозможно пережить в молчании.

Важно держаться подальше от токсичных людей. Если кто-то в окружении реагирует неадекватно, задаёт неуместные вопросы, пытается «учить жизни», нужно просто избегать такого человека. Горя и так много, зачем усугублять его внешним раздражителем.

Необходимо дать себе горевать столько, сколько понадобится. В такой ситуации возвращаешься к своим чувствам раз за разом, погружаешься в них, а затем, когда становится невыносимо, выныриваешь и отвлекаешься. Это происходит снова и снова. В каком-то смысле это происходит у меня до сих пор. Эта рана никогда не заживёт.

Может быть, это покажется странным, но оказалось эффективным завести домашнее животное. Мне очень помогла выбраться из депрессии забота о наших коте и кошке. Конечно, это должен быть осознанный шаг, чтобы животное не пострадало в случае каких-то изменений в планах — это не плюшевая игрушка.

Синдром внезапной детской смерти — это диагноз, который ставят на основании вскрытия (в случае смерти младенца в России оно обязательно по закону), когда другие причины смерти исключены. Причина СВДС до сих пор неизвестна, хотя теорий существует множество: генетические мутации, малозаметные, но значимые нарушения развития мозга и так называемая теория тройного риска, которая предполагает совпадение нарушений развития мозга ребёнка, критического периода развития и наличия внешнего стрессового фактора. СВДС активно изучается — в настоящее время в разных странах проходит 55 исследований.

Именно поэтому я очень не советую сразу после случившегося снова заводить детей. Нельзя пытаться таким образом заткнуть образовавшуюся в душе дыру — новый ребёнок может от этого пострадать. От того, что его будут вечно сравнивать с тем, идеальным. От того, что он будет расти под давлением родительских страхов за его жизнь.

А ещё обо всём этом важно говорить публично. Во-первых, способы профилактики СДВС всё же есть (хотя иногда, как в нашем случае, несмотря на все принятые меры случается непоправимое). Во-вторых, хочется, чтобы люди понимали, что такое случается. И люди, с которыми произошло это, не должны быть изгоями в «обществе горюющих» — как будто такая потеря несерьёзна. Мы не меньше, чем любой человек, в жизни которого случилось что-то по-настоящему плохое, хотим — хотя бы иногда — поговорить об этом, просто и спокойно, не опасаясь слишком эмоциональных реакций или попыток сменить тему. Недолго, без слезливой драмы, просто поговорить.

Поскольку точно неизвестно, из-за чего происходит СВДС, все попытки его предотвратить основаны на наблюдательных данных. Эти данные свидетельствуют, что очень важно максимально обезопасить сон ребёнка. Стратегия Safe to Sleep включает ряд правил, которые помогают минимизировать риск, хотя, к сожалению, не устраняют его полностью:

класть ребёнка на спину во время сна;

использовать жёсткий матрас, покрытый простынёй на резинке, и не позволять ребёнку спать на мягкой поверхности;

спать в одной спальне с ребёнком, но не в одной кровати (либо следовать правилам совместного сна — один ребёнок с одним взрослым, без подушек и одеял, на жёстком матрасе);