Личный опыт«По дороге домой я наклонялась 12 раз»: Как я живу с ОКР и СДВГ одновременно
Рассказывает жительница Кривого Рога Вика
Синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) не такое уж и редкое расстройство: его диагностируют в среднем у 5–8 процентов детей школьного возраста, у 60 процентов из них он остаётся и во взрослом возрасте. На симптомы СДВГ часто закрывают глаза, а зря: детская невнимательность, невозможность сконцентрироваться на чём-то одном, гиперактивность — самые очевидные причины, чтобы обратиться за помощью.
Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) проявляется совсем иначе: навязчивые мысли связаны с внутренним убеждением, что справиться с ними можно только такими же навязчивыми действиями. И хотя оба этих расстройства связаны с аномальной активностью в мозге, между ними есть большая разница — существует мнение, что и ОКР, и СДВГ находятся на разных концах одного спектра. Однако пока это только теория, тем более что есть люди, в жизни которых присутствует как синдром дефицита внимания с гиперактивностью, так и обсессивно-компульсивное расстройство.
Жительница Кривого Рога, студентка факультета психологии Вика — одна из таких людей. Мы поговорили с Викой о том, как проявляют себя обе болезни и как влияют на её жизнь.
антон данилов
Бабушка просто взяла меня за руку и сказала: «Вика, мы отсюда бежим». Позже ей звонили и говорили, что она ужасно поступила, что она не думает о моём будущем
О диагностике и госпитализации
Синдром дефицита внимания и гиперактивности у меня нашли в четыре с половиной года. Мне в то время было тяжело доделать что-то до конца: если дети играли с одной игрушкой долго, то я хватала разные и тут же их бросала. В детском саду я ненавидела тихий час. Я не могла спать в обед, я плакала и делала всё что угодно, чтобы не ложиться в кровать. Для этого я рассказывала, что вижу что-то, чего не видят другие. Например, говорила, что вижу зелёных попугаев в чёрных плащах. Я не видела их — специально молола ерунду, чтобы меня оставили в покое. Потом воспитательница рассказала об этом моей маме и посоветовала обратиться к психиатру.
Меня отвели к специалисту: врач посмотрел меня, поспрашивал о чём-то у мамы, сделал мне энцефалограмму и сказал, что у меня СДВГ. На приёме я баловалась, бегала по кабинету, дёргала за ручку, сломала дверной замок. Когда врач спрашивал у мамы про заикание, я начинала специально заикаться, хотя до этого говорила нормально. Тогда врач посоветовал маме родить ещё одного ребёнка, потому что я буду эгоцентричной. Ещё он предложил положить меня на лечение в ПНД, и мама согласилась.
С СДВГ, по идее, не должны класть в больницу — но я думаю, что со мной так поступили, чтобы проучить и показать, что не всё в моей жизни будет просто и классно. Отношение ко всем там было отвратительное, я отлично это помню, у меня очень хорошая память. Я плакала, не хотела там оставаться, а дети постарше меня пугали, что ко мне придёт какая-то злая старуха и заберёт меня — из-за этого я потом не могла спать. Помню, как один подросток лет шестнадцати не хотел купаться под наблюдением медперсонала — его скрутили, сняли трусы со штанами и сделали какой-то укол при всех.
Мне повезло, что туда могли приходить родственники, для встреч с ними была отдельная комната. Однажды моей бабушке позвонила сотрудница, которая мне как раз очень нравилась: если остальным я могла мотать нервы, то с ней мне было стыдно так делать. Она сказала бабушке, что СДВГ не тот диагноз, с которым нужно лежать в ПНД. В один прекрасный день она почти силой забрала меня оттуда — бабушка просто взяла меня за руку и сказала: «Вика, мы отсюда бежим». Позже ей звонили и говорили, что она ужасно поступила, что она не думает о моём будущем.
С СДВГ в школе мне было тяжело сосредоточиться: если я о чём-то подумала, то могла улететь в облака. СДВГ разный: у кого-то больше проблем с гиперактивностью, у кого-то — с концентрацией и вниманием.
Об отношениях с родителями и одноклассниками
ОКР появляется по разным причинам, одна из них — генетическая обусловленность. Так и в моём случае: какие-то проявления ОКР были у моей мамы, у её родного брата тоже было что-то похожее.
Важную роль в моём случае сыграло воспитание: меня растили в тревоге, за меня очень переживали. Меня сильно опекали, родители беспокоились, что со мной что-то случится. Долгое время, даже когда мне было двенадцать или четырнадцать лет, меня не отпускали за покупками и не оставляли одну дома. Может быть, это связано с тем, что я единственный ребёнок; может быть, с тем, что у мамы тоже были признаки обсессивно-компульсивного расстройства.
С родным отцом у меня были плохие отношения: он делал всё, чтобы показать, что я ему не нужна. Когда он забирал меня к себе, относился подчёркнуто холодно. У меня было ощущение, что он это делал только для галочки. Помню, как была с ним на море, а он куда-то засобирался ночью. Я просила его не оставлять меня одну, потому что мне было страшно, но он никак не реагировал. Когда я заплакала, он сказал: «Плачь, мне всё равно, только театр не устраивай». Я думаю, он в принципе со мной общался, потому что хотел казаться хорошим своей новой жене — ведь это выглядит странно, когда мужчина, у которого есть дети, с ними не общается.
В школе я столкнулась с травлей одноклассников, равнодушием и несправедливостью учителей. Сначала всё было классно, никакого негатива. Потом меня перевели в другую школу, потому что маме не нравилась классная руководительница, — и там начались проблемы. Учительница была дружелюбной, а одноклассники подначивали меня из-за торчащих ушей, смеха, голоса, одежды; им не нравилось, что я была активной и любознательной, любила учиться. Они могли даже ударить меня. Наверное, считали выскочкой. Иногда мне кажется, что они просто завидовали мне, поэтому и травили.
Я думаю, школа сильно повлияла на развитие ОКР, потому что я постоянно была в стрессе. Травля в школе — одна из причин множества психических расстройств, и мой случай не стал исключением. Первые симптомы ОКР у меня появились в пятом классе — примерно тогда же, когда меня травили в школе. Помню, я записалась на карате, но и без него старалась давать отпор — это помогало, но ненадолго.
Сказывалось и отношение родственников к школе. Например, когда я получала хорошую оценку, бабушки спрашивали: «А почему не отлично?» Иногда хвалили, но не слишком часто: родственники хотели, чтобы я была лучшей из лучших.
О появлении ОКР
Когда я почувствовала первые признаки ОКР, мне было десять лет. Лето, домой приехали мама и отчим — у нас в Кривом Роге с работой было плохо, и они работали за границей. Я оставалась с бабушкой и прабабушкой. Родителей не было полгода, и я очень обрадовалась, когда они вернулись. Мы часто гуляли, они меня всячески развлекали, много куда водили. А потом я узнала, что в конце лета они опять уезжают. Для меня это стало огромным стрессом; эту новость я переживала так, будто от меня кусок кожи ножом отрезали.
Тогда у меня впервые появились неприятные навязчивые мысли — обсессии: мне казалось, что с родителями что-то случится, что я их больше не увижу. Позже появились навязчивые действия — компульсии: они как-то успокаивали мою тревогу. Например, я должна была пройтись по дому и дотронуться до всех ручек. Когда я закрывала дверь, нужно было дёрнуть её десять раз. Перед сном нужно сказать всем «спокойной ночи» пять раз, иначе что-то обязательно случится. Со стороны, наверное, это выглядело смешно: люди могли думать, что это детская непосредственность, что это игра такая. Но когда дети играют, им весело, они смеются. Для меня же никакого веселья в этом не было: если я и пыталась не поддаваться компульсиям, то обсессии буквально съедали меня.
Худшие эпизоды пришлись на период, когда родители только уехали. Я три дня не могла с ними связаться, потому что они были в дороге: мне было очень страшно, я невыносимо переживала, это был настоящий ад. Навязчивые мысли не отпускали совсем, хотя я понимала, что им нужно зарабатывать деньги.
Следующий серьёзный эпизод ОКР случился, когда мне было семнадцать лет. Я окончила школу, готовилась к экзаменам: я испытывала большой стресс. Тогда у меня появилась ещё одна компульсия: я постоянно мыла руки. У меня лопалась кожа, но я всё равно это делала: мне казалось, что иначе я чем-то заражусь. Если я роняла ручку, то не могла её поднять с пола: мне было противно. Там же люди ходили своими ногами! Осознание этого доводило меня до дрожи. В какой-то момент мытьё рук перестало быть компульсией и стало вредной привычкой. Она осталась у меня до сих пор, без антисептика я не могу даже из дома выйти. Ещё я стала часто грызть что-то: колпачки, бумагу. Это вредило зубам, но зато успокаивало.
Компульсии появлялись странно и непредсказуемо. Например, я могла заметить какой-то предмет. Потом в мою голову приходила какая-то плохая мысль, и я говорила себе: дотронься до этого предмета, сделай что-нибудь с ним и ты предотвратишь это событие. Это могло произойти на улице, а предметом могло быть дерево. Если ты в компании людей, то идти обнимать растение — странно. Я пыталась маскировать свои желания, но всё равно делала, потому что так приходило облегчение. Помню, примерно тогда же у меня появилась ещё одна компульсия: по дороге из дома до школы мне нужно было наклониться двенадцать раз. Я делала вид, что что-то поправляю в одежде.
Я переживала не только за семью: мне казалось, что может случиться конец света. Это был 2012 год, тогда все его обсуждали: по телевизору, в интернете, везде. Какие-то дурачки даже тогда создали сайт с обратным отсчётом. Я его нашла, сидела и смотрела на таймер — и мне правда казалось, что произойдёт что-то плохое. Если я не буду совершать определённые действия, то не смогу предотвратить катастрофу — и наоборот: если буду, предотвращу.
Об ОКР я узнала из «Авиатора» с Леонардо ди Каприо. У его героя были навязчивые мысли и действия. Я подумала, что это очень похоже на то, что происходит со мной
О молитвах и селфхарме
В десять лет я ударилась в религию: у нас дома лежала Библия, я запойно её читала, выписывала какие-то молитвы. Религия была тем, что мне помогало, убирало мою тревогу. Я специально ходила на много разных кружков: рисовала, плела из бисера, вышивала лентами. Это происходило не только потому, что мне нужно было сбежать от ОКР: мне было действительно интересно. Но в то же время хобби как будто помогало избегать обсессивных мыслей. Правда, ОКР иногда давал о себе знать прямо во время занятий: я могла подумать о том, что какие-то линии на рисовании мне нужно проводить несколько раз, чтобы ничего не случилось.
Об ОКР я узнала в тринадцать лет, когда смотрела «Авиатора» с Леонардо ди Каприо. У его героя были навязчивые мысли и действия, и когда я смотрела обзор этого фильма, услышала про ОКР. Я подумала, что это очень похоже на то, что происходит со мной. Потом у меня началась ремиссия, и я забыла об этом.
В шестнадцать лет я начала увлекаться психологией, хотела поступить на психолога. Плюс тогда же я начала изучать психиатрию. Тогда я опять нашла информацию про ОКР, изучала тему. Не то чтобы я поставила сама себе диагноз, но я поняла, что он у меня есть с вероятностью 99 процентов. В то время у меня также были селфхарм, суицидальные мысли и панические атаки: я чувствовала ступор, появлялся страх, я не могла дышать. Я рассказала об этом маме, а она обратилась к неврологу. На приёме я рассказала, что подозреваю у себя ОКР, и врач подтвердил мои подозрения.
О реакции окружающих
Когда я рассказывала разным людям об ОКР, я встречала разную реакцию. Одноклассники смеялись надо мной, при этом я часто слышала, что я не одна такая, что другие люди тоже живут с теми или иными симптомами ОКР. Тогда мы делились странными мыслями и действиями, сравнивали их. Многие реагировали спокойно, но были и те, чьи слова сильно ранили: «Это всё фигня, просто не думай, тебе делать нечего». Совет «заняться чем-нибудь» особенно неуместный, потому что, даже если ты хочешь что-то делать, твои мысли могут тебя отвлекать. Причина не в том, что ты ничего не делаешь, считать, что ОКР появляется от безделья, глупо.
Сейчас ОКР беспокоит меня лишь периодически, последний раз обострение случилось в конце весны. Я начала сильно переживать — например, из-за того, что могу навредить человеку случайно, словом или взглядом — и сильно копалась в себе, хотя никаких предпосылок для этого нет. Или переживаю из-за чего-то более глобального: дом загорится, нас ограбят. Если близкий человек не может взять трубку, то у меня начинается паника: мне в этот момент кажется, что с ним или с ней что-то случилось. Я очень мнительная: могу посмотреть какой-то фильм или прочитать новость и распереживаться. Если начинаю зацикливаться на них, у меня развивается тревожность.
Конечно, ОКР мешает мне жить, но уже не так сильно, как раньше. При этом прямо сейчас у меня обострился СДВГ, появились проблемы с вниманием. Ещё в этом году я подозревала у себя депрессию, но официального диагноза у меня нет. Я думала обратиться в тот же диспансер, где меня «лечили» от СДВГ. Когда я пришла за помощью, на меня очень странно посмотрели и сказали, что обычно они только справки выдают. Я объяснила ситуацию, после чего мне сказали, что, если заведут медицинскую карту, у меня появятся проблемы на работе. На консультацию без неё меня не пустили, а денег на частного специалиста у меня сейчас нет.
Теперь при приступах ОКР я задаю себе вопросы. Что со мной происходит? Может ли произойти то, о чём я думаю? Случалось ли это со мной раньше? Какой у меня риск? Как я могу повлиять на то, случится это или нет? Когда у меня появляются тревожные мысли, я оттягиваю резинку на руке: она позволяет мне почувствовать контроль. Стараюсь отвлекаться и «выдёргивать» себя из этого состояния, в чём мне иногда помогает, как ни странно, СДВГ: несмотря на то что это очень неприятная штука, я могу быстро переключать внимание, я научилась им пользоваться.
Ещё я часто думаю, что что бы со мной ни случилось, жизнь не остановится. Я всё переживу, всё выдержу.
