МнениеГистерэктомия: Зачем Лена Данэм рассказала
об удалении матки

ольга лукинская

Вчера весь мир облетела новость о том, что Лена Данэм перенесла гистерэктомию — операцию по удалению матки — после многих лет мучительной боли из-за эндометриоза. В своей колонке для американского Vogue режиссёр рассказывает, как нелегко было принять это решение, учитывая, что она всегда хотела и хочет иметь детей. Разбираемся, почему о таких вмешательствах важно говорить вслух.

О том, что кому-то удалили матку, приходится слышать довольно редко — в нашей стране это не самая частая операция, но, вероятно, важную роль играет и табуированность темы: женщин, лишившихся репродуктивных органов, могут осуждать (как будто это их вина) или называть «неполноценными». Наша героиня, перенёсшая рак яичника, рассказывала, как её соседки по палате обсуждали, нужно ли говорить об операции «по женской части» мужьям — к сожалению, семьи нередко распадаются после того, как женщинам ставят онкологические диагнозы (в шесть раз чаще, чем в случаях, когда заболел мужчина). 

При этом в тех же США гистерэктомия — второе по распространённости хирургическое вмешательство у женщин репродуктивного возраста (на первом месте — кесарево сечение). Конечно, эта операция проводится по строгим показаниям, в числе которых злокачественные опухоли или тяжёлые кровотечения; матка может быть удалена при развитии серьёзных осложнений во время родов, когда речь идёт о спасении жизни. При этом общее отношение к вмешательству всё же позитивное: если у нас женщин принято запугивать их будущей «неполноценностью», то в Америке им объясняют, что хотя матку по причине той или иной болезни нужно удалить и это грустно, зато вопрос с контрацепцией будет решён навсегда. 

Из-за низкой информированности удаление матки обросло огромным количеством мифов: после него якобы сразу наступает климакс, а органы брюшной полости (видимо, кишечник) могут выпасть через влагалище. На самом деле наступление менопаузы связано с гормональным фоном, и яичники, если они сохранены, после гистерэктомии продолжают работать — вместо матки яйцеклетки попадают в брюшную полость или полость таза, где попросту рассасываются. В одном из исследований недостаточность яичников после удаления матки встречалась несколько чаще, чем у женщин с сохранными органами, но всё же менопауза в течение четырёх лет после операции произошла лишь у шестидесяти из 406 женщин; учитывая их возраст (до сорока семи лет в начале исследования), возможно, влияние гистерэктомии было ещё слабее, чем кажется.

Поскольку гормональный фон после операции не меняется (а в случае необходимости врач может назначить заместительную гормональную терапию), то не оправдывается и другой частый страх — о маскулинизации. От удаления матки не вырастут усы и не изменится голос, равно как от удаления молочных желёз с точки зрения биологии женщина не превратится в мужчину — правда, с пониманием этих фактов даже судебными органами пока проблемы, что уж говорить о людях, не обладающих профессиональными знаниями. 

Либидо и способность наслаждаться сексом тоже не должны измениться после такого вмешательства — другое дело, что они могут серьёзно пострадать, если у женщины снизится самооценка или разовьётся депрессия. Если в других странах в этой ситуации можно обратиться за психологической поддержкой, у нас проблемы с сексуальным желанием обсуждать не принято — а обратившись к врачу, есть риск нарваться на осуждение в духе «а что вы хотели, вам матку удалили!». 

Кроме того, есть в нашей культуре и некая потребность в страданиях — и сторонникам показного «мы не ищем лёгких путей» исцеляющая операция может показаться слишком простым решением. Как женщин, обратившихся за услугами суррогатной матери, обвиняют в «нежелании портить фигуру», не понимая, что количество гормональных инъекций может привести и к лишнему весу, и к множеству других неприятных последствий, так и удаление матки расценивают как самый прямой способ избавиться от боли вместо того, чтобы продолжать терпеть её. Стоит задуматься о том, что любая операция — это риск, связанный с наркозом и собственно вмешательством, а потом реабилитация, которая может оказаться длительной и тяжёлой. 

Данэм рассказывает, что ей пришлось пробыть в больнице две недели (невиданный срок госпитализации для страны, где сутки в больнице обходятся системе здравоохранения в огромные деньги). В это время проводились не только процедуры подготовки к операции, но и многократное обсуждение ситуации: врачи должны были убедиться, что она понимает, на что идёт. Конечно, это делается и с целью защиты клиники и врачей от судебных процессов в будущем — но всё же главное здесь информированность самой пациентки, чтобы она могла принять решение, взвесив все за и против. 

Что хуже — бесконечная мучительная боль или бесплодие? Что важнее — избавиться от эндометриоза и радоваться жизни без боли или иметь возможность потенциально выносить ребёнка в будущем (потенциально, потому что сам эндометриоз может не дать этого сделать)? Принимать решение должна сама пациентка, получив максимально честную и объективную, без запугивания или давления, информацию о возможных вариантах и их последствиях. 

В идеальном мире так и происходило бы — вернее, в идеальном мире никто бы не болел, а вот в почти идеальном люди получали бы самые объективные данные, чтобы сделать информированный выбор. Ещё в таком мире женщины ощущали бы безусловную поддержку их медицинского выбора — со стороны врачей, партнёров и общества, а государство предоставляло бы службы психологической помощи, не считая, что человек без какого-либо органа становится худшим родителем. Пока это не так, мы можем поддерживать друг друга своими силами, напоминая, что каждый человек вправе решать, что делать с собственным телом, не подвергаясь осуждению. В конце концов, на людей, лишившихся почки или лёгкого, ярлыки «неполноценности» не навешиваются с такой лёгкостью, как на перенёсших удаление молочных желёз, яичников или матки женщин. 

Фотографии: Neighborly Shop