Видеотека10 любимых фильмов театроведа
Кристины Матвиенко
«Титры у фильмов досматриваю, пока не поползёт „плёнка Kodak“»
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Катя Старостина
МАКИЯЖ: Ирен Шимшилашвили
В РУБРИКЕ «ВИДЕОТЕКА» НАШИ ГЕРОИНИ РАССКАЗЫВАЮТ о любимых фильмах — важных, ярких, вдохновляющих, таких, которые трудно забыть, увидев однажды. В этом выпуске театровед Кристина Матвиенко рассуждает о разнице языков театра и кино и делится небанальными фаворитами последнего.
Кристина Матвиенко
Театровед, куратор школы современного зрителя и слушателя Электротеатра «станиславский»
Мне было запрещено одно — ходить на индийские фильмы, потому что мама говорила, что это «говно»
Первым моим «взрослым» фильмом была «Соседка» Трюффо — я посмотрела его во втором классе гарнизонной школы. В гарнизоне всегда есть только один ДК офицеров, и мы ходили на все сеансы. Мне было запрещено одно — ходить на индийские фильмы, потому что мама говорила, что это «говно». Мама выписывала журнал «Искусство кино», и я, не видя никаких этих фильмов, читала его, выучивая слова «Каракс» и «Брессон». Во Владивостоке, где я училась в университете, у меня был товарищ Артём, который брал меня в местный киноклуб и мучил тем, что после сеанса заставлял говорить о фильме. Комментировать то, что производило на меня почти физиологическое впечатление, было стыдно и невозможно, но до меня дошла вся трудность работы людей из «Искусства кино». Так я поняла и прелесть кинематографа, в котором можно, в отличие от театра, молчать и при этом всё сказать, — театр же часто обламывает своим говорением.
Потом уже, учась в Питере и застав исход Пушкинской, 10 (культовый арт-центр в Санкт-Петербурге. — Прим. ред.), я с друзьями, раздолбаями и эстетами, ходила в кинотеатр «Родина», где показывали всё, от «Рыцарей поднебесья» Юфита до ленфильмовского кино (Ковалова, Дебижева, Сельянова и Балабанова). В Театральный институт на Моховой я пошла потому, что там преподавал Сергей Добротворский, самый красивый кинокритик на свете. На вступительном экзамене я писала работу по фильму Фассбиндера «Замужество Марии Браун», потому что ни одного из предложенных спектаклей не видела. В августе 1997-го Добротворский умер, а к нам на курс пришёл Михаил Брашинский — показал «Аталанту» Жана Виго и с понятным высокомерием отнёсся к неспособности студентов-театроведов рассуждать о кино. Потом Брашинский был моим оппонентом на защите диссертации о кинофикации театра.
Заниматься театром мне не приходило в голову: я его, во-первых, не видела, за исключением спектакля Приморского театра драмы, где летала голая Гелла, а, во-вторых, театр по сравнению с кино казался отстоем. Но уже в Петербурге педагог с журфака, Геннадий Петров, окончивший ГИТИС, велел мне сходить на Моховую и посмотреть — ведь в названии ЛГИТМиК есть буква «к», означающая «кинематограф». Я пошла; кино там, конечно, не занимались, а театр оказался дверью в новую жизнь.
Переехав в Москву, я делала кучу всего, связанного с новой драмой, доктеатром и доккино, увлекалась фестивалем «Кинотеатр.doc», который делали Михаил Синев и Виктор Федосеев, познакомилась с учениками Марины Разбежкиной, смотрела новое российское кино. Тогда мне нравилась Валерия Гай Германика, с её пластическим дарованием и красивым бешенством внутри, но и многие другие, от Николая Хомерики до Бориса Хлебникова и Алексея Мизгирёва, тоже интересовали. Сейчас мне на это новое русское кино не то чтобы наплевать, но в театре стало в сто раз интереснее: театр отстоял свою свободу, а кино — нет.
Фестиваль «Новая драма», который мы делали вместе с моими товарищами, неизбежно совался в кино: авторы были одни на всех, все увлекались доком, делали совместные проекты — и казалось, что сейчас будет новая жизнь. Итогом этой движухи стала дружба с «Сеансом» (они издали отличный сборник современных пьес) и «Искусством кино», где печатались лучшие наши авторы, от Павла Пряжко до Михаила Дурненкова.
Для защиты диссертации — она о Мейерхольде, Сергее Третьякове, группе ФЭКС и советских опытах кинофикации — мне нужно было разыскать Майю Туровскую. Так я познакомилась с Зарой Абдуллаевой. Туровская написала отзыв — я страшно гордилась листком, полученным по почте DHL. А с Зарой, как и с Даниилом Дондуреем и Ниной Зархи, привечавшими «новую драму» в «Искусстве кино», мы очень подружились. Книжки Абдуллаевой — особенно про «постдок» — я читаю часто, они полезны не только для кино, но и для теории современного искусства.
Когда я защитилась, мне ужасно хотелось преподавать — но в ГИТИС меня не брали, там, по-моему, патриотизм, а я проходила по ведомству «питерская». Но — ирония судьбы — меня взяли во ВГИК, и я целых шесть лет учила студентов истории русского театра. Электротеатром «Станиславский», где я тружусь, руководит Борис Юхананов, не только бывший «параллельщик» и автор теории видео, но и мегапроницательный человек, чьи наблюдения, в том числе и по части кино, всегда выстрел в десятку.
Я смотрю режиссеров Пуйю, Серра, если повезёт, участников «Артдокфеста» и тому подобные фильмы между фикшн и доком. В принципе, мне только это и интересно. Современный театр апробировал кино как приём и как способ смотреть на мир и сильно сдвинул представление о границах между видами искусств. Междисциплинарного, причём не механического, а на уровне философии взгляда, в театре сегодня много — от Хайнера Гёббельса до Мило Рау, — и живучесть взаимной любви этих двух искусств изумляет.
Сидение в кинозале — это про темноту, добровольное одиночество; очень приятное занятие. В театре ты никогда не бываешь один. За одиночеством я хожу в кино, а занимаюсь в итоге театром, в котором все плотно завязаны друг на друге. Но память об индивидуальной темноте кинозала всегда со мной — я и титры у фильмов досматриваю до конца, пока уже не ползёт «плёнка Kodak» и не кончится темнота.
1936
Строгий юноша
Я посмотрела это для работы о театре и кино — из-за Юрия Олеши, который мне нужен был как сценарист и драматург. Мне и тогда, и сейчас нравится эстетство 1920-х годов. А этот фильм, хоть и принадлежит более позднему времени, представляет собой воплощение духа той эпохи. Меня восхищает теоретическая «матчасть» — там кладезь идей и поразительная способность предвидеть будущее. И стиль — он не поддаётся старению, всегда круто выглядит, как и всё революционное.
Un condamné à mort s’est échappé ou Le vent souffle où il veut, 1956
Приговорённый к смерти бежал, или Дух веет, где хочет
Когда я приехала в Москву жить, была беременная и не ходила на работу, муж брал меня на занятия на Высших режиссёрских курсах на «Белорусской» — вот там я посмотрела этот фильм. По-моему, у них было задание скопировать мизансцену, поэтому я вникла во внутреннее устройство камерных сцен, снятых долгими планами и обладающих внутренним напряжением при полном внешнем спокойствии. Я пересматривала его по делу и не изменю этому фильму — подробность и пластичность ошеломляет.
Husbands, 1970
Мужья
Я знала, что Кассаветис крутой режиссёр, но никогда не смотрела. А потом — кажется, в журнале «Сеанс» была подборка статей, в том числе выдержки из его разговоров — увидела и пропала. Во-первых, в смысле технологии сочинения сценариев и работы с артистами это было точным попаданием в философию «новой драмы» и «доктеатра», такой вот гениально осуществлённой технологией по добыванию естественности. Во-вторых, актёрская и/или человеческая жизнь в кадре была убийственно обаятельной и интересной. Я все фильмы Кассаветиса люблю, а «Мужей» — в особенности, потому что это ещё и мужская красота, секс и печаль. И особый вкус к тому, чтобы в микронах времени видеть большие отрезки человеческой жизни.
37°2 le matin, 1986
37,2 утром
Хотя это фильм родом из юности, недавно я его пересматривала из любви к Беатрис Даль и советовала подружкам — они не поняли и не полюбили. Поэтому вполне возможно, что это нечто, сопутствующее пубертатным увлечениям и кайфу того времени, которое пришлось на Владивосток. И всё-таки, пересмотрев, я подумала, что это хороший фильм про роман с художником, сделанный с большой любовью к героине. Она там ведёт себя как попало, а при этом остаётся чудесной красавицей. Самые мои любимые семейные скандалы тоже в этом фильме.
Tulitikkutehtaan tyttö, 1990
Девушка со спичечной фабрики
Я смотрела всё у Аки Каурисмяки и буду смотреть ещё. Когда видишь эти истории, развивающиеся в естественном ритме не кастрированной, не отформатированной и не «темперированной» жизни, неизбежно испытываешь приступ жалости и любви к людям. Не все любят людей и жалеют их так, как Каурисмяки. И то, что сделала героиня «Спичечной фабрики» со своей и чужой жизнью, — настоящий, хотя такой не нарядный и не пафосный, протест.
1998
Окраина
Есть всякий перестроечный угар, который мне хотелось бы, но невозможно забыть, потому что увиден был в школьном возрасте — вроде «Маленькой Веры», «Дорогой Елены Сергеевны» и «Меня зовут Арлекино». А «Окраину» я забывать не хочу, хотя удар, полученный в кинотеатре «Родина» на Караванной, был тяжёлым: большего страха перед несправедливостью и большей классовой ненависти я не испытывала. Я была подготовленным зрителем: мне очень нравились короткие новеллы Луцика и Саморядова, публиковавшиеся в «Искусстве кино», и интересовала трагическая судьба их дуэта.
Trouble Every Day, 2001
Что ни день, то неприятности
Пример того, как привязанности меняются: такие маньяческие сюжеты я больше не люблю и пересматривать, как героиня Беатрис Даль сжирает сердце любовника, не хочу; экстремизм — это старомодно. Но тогда всё это — секс, смерть, французская женщина с окровавленным ртом — производило впечатление. Стыдоба, но не отказываться же от любимого.
Flandres, 2006
Фландрия
Это фильм из ряда похожих на него: социальная и психологически интересная история размещается в пространстве, которое диктует очень многое. «Фландрию» я выбрала не только потому, что Дюмон декларирует всякие близкие мне по духу вещи типа работы с непрофессионалами и стремления идти от их природы. В этом фильме — живое пространство, оно дует ветрами, веет солнцем и управляет людьми и сюжетами. Кроме того, там хитрый любовный треугольник и причудливо показанная жестокость и обыденность войны.
Alle Anderen, 2009
Все остальные (Страсть не знает преград)
Мне нравятся все фильмы Марен Аде: «Тони Эрдманн» и «Лес для деревьев» тоже. Просто этот, увиденный в 2017 году в «Пионере», где была ретроспектива режиссёра, ужасно нежный и про отношения двух людей. Я тогда сама была немногим лучше героини «Леса для деревьев», которой оказалось проще покончить с собой, чем остаться жить, но дело не в этом, а в технике работы режиссёра с реальностью — чрезвычайно изощрённой, точной и органической по природе. И честной. Если говорить о полезности искусства для жизни, то Марен Аде — из разряда полезных; она поворачивает голову в правильную сторону, чтобы ты вспомнил: нет главного и второстепенного, насекомое не хуже человека. Это наивно, наверное, но мне нравится этот уравнительный, натурфилософский взгляд на мир.
The Angels’ Share, 2012
Доля ангелов
Я в 2000-е увлекалась социальной драмой, историей «молодых рассерженных», театром Royal Court, и Кен Лоуч тут был в масть. Но его фильмы, как потом до меня дошло, всё равно романтичные и дарят иллюзию. Мне такого рода иллюзии уже не нравятся. Любопытно, что и британские «рассерженные» тоже часто строили сюжет на том, что мир поддаётся переделке. Фильм «Доля ангелов» в этом смысле совсем попсовый, но то, что парни из шотландской жопы стали экспертами по виски, заработали денег и нагнули капиталистов, так мне нравится, что из всех фильмов Лоуча я выбрала этот.