Кино«Вокс люкс»: Натали Портман в роли проблемной поп-звезды

«Сейчас медиа могут одновременно освещать массовые убийства и что-нибудь про Ариану Гранде, которая подстригла свой хвостик. Через двадцать или тридцать лет, когда мы вот-вот пересечём границу середины века и у нас уже будет какое-то представление о жизни, какие события будут считаться определившими наше время? Я думаю, что со времён „Колумбайна“ и 9/11 случился огромный сдвиг в культуре.<…> Когда люди будут оглядываться на прошлое, они вспомнят Бритни Спирс вместе с 9/11. Поп-музыка — всего лишь способ говорить о поп-культуре», — говорит режиссёр «Вокс люкс» Брэди Корбет в интервью Vulture. Его второй фильм был показан на Венецианском кинофестивале и затронул тему, на которую обычно принято говорить в медиа, но не в кино: насколько поток новостей и популярные люди влияют на наше понимание современности, самоидентификацию и политическое сознание.

Всплеск дискуссий после фильма-альбома Бейонсе «Lemonade» или клипа «This Is America» Childish Gambino, гимн Hozier против гомофобии и Пулицеровская награда Кендрика Ламара — всего несколько выпуклых примеров того, как поп-культура пропиталась политикой. Брэди Корбет придумывает поп-звезду другого рода — не кидающую со сцены политические лозунги, а отвлекающую зрителей от сегодняшних кошмаров. Актриса Натали Портман, играющая в «Вокс люкс» самую язвительную роль в своей фильмографии, рассказывает о «великолепии зла», когда людей награждают вниманием за плохие поступки. Чем возмутительнее, неприятнее и вульгарнее этот человек, тем больше энергии мы тратим на то, чтобы думать и говорить о нём». Главная конкуренция двадцать первого века идёт за наше время и внимание — и за это платятся огромные деньги.

«Вокс люкс», что нетипично для современного фильма, делится на две последовательные части о детстве и зрелости суперзвезды. Мы ничего не знаем о происхождении главной героини Селесты, кроме того, что её родители — неудачливые современники рейгановской Америки, которым перепало не так много благ и привилегий. С самого детства в Селесте (Рэффи Кэссиди) было что-то особенное, что невозможно описать словами, но заставляло окружающих обращать на неё внимание. Но ничто не предполагало звёздного будущего: у семьи Селесты явно не было денег на агентов, занятия актёрским мастерством и поездки на кастинги. Но однажды во время урока музыки парень с подведёнными глазами и накладными ресницами влетает в класс и стреляет по одноклассникам, попадая в нескольких подростков — в том числе в горло Селесте.

Школьную трагедию освещают по всей стране, дети попадают в больницу, к их восстановлению после травмы приковано внимание нации. Лёжа в больнице и не имея возможности даже нагнуть голову, Селеста упражняется на маленькой переносной клавиатуре при поддержке старшей сестры Элли — та отчего-то чувствует вину, что во время трагедии не оказалась рядом. Селеста будет пожизненно принимать лекарства из-за травмы и терпеть невыносимую боль. На коллективной прощальной церемонии она приготовит песню под аккомпанемент Элли и обратится к плачущим родителям с композицией «Wrapped Up» — воззванием то ли к любимому человеку, то ли к Богу: «Epic fails save me from myself».

Банальный текст, который не значит ничего и может значить всё, попал в момент и достучался до каждого. Перед объективами камер Селеста станет сенсацией, травма девочки-подростка будет частью её сценической идентичности. Школьную трагедию легко монетизировать, особенно учитывая, как сильно публика любит личные истории, ставшие стихами и песнями. Селесте в чокере (на месте шрама от выстрела) делают профессиональную запись, её берёт в оборот хваткий продюсер и везёт на Манхэттен, где ещё стоят башни-близнецы. Селеста и Элли рассекают улицы Нью-Йорка как ледоколы — они ощущают себя победителями.

Успех не заставляет себя ждать, и за двумя успешными синглами следует поездка в Стокгольм — в Мекку амбициозных продюсеров. Брэди Корбет вставляет остроумный комментарий о происхождении шведской сцены и продюсерской культуры. В 40-е годы профашистское правительство Швеции хотело отразить «заразу» американской музыки через местные скрепы и основало беспрецедентное количество музыкальных школ для детей и юношества, чтобы в стране появилась собственная музыкальная культура на основе фольклора. Спустя десятилетия Швеция стала родиной ABBA (и прогрессивного общества социальной защиты), а теперь это дом Robyn и Lykke Li, где пишутся едва ли не самые прилипчивые поп-хиты на земле. Сюда привозят Селесту на съёмку клипа, первый ночной загул и запись с интеллектуальным европейским саундом. Селеста потеряет девственность в одну ночь с атакой башен-близнецов на родине, а лёжа с упоротым парнем в гостиничном номере, разоткровенничается: «Я не хочу, чтобы люди много думали, я хочу, чтобы им было просто хорошо». Взлёт Селесты совпадает с миллениумом, её сценический образ рождается буквально на заре XXI века.

Мы встречаемся с главной героиней снова шестнадцать лет спустя. У неё есть дочь-подросток (её играет та же Рэффи Кэссиди), старшая сестра Элли всё ещё пишет все её песни (и об этом никто не знает), все, кто когда-то сомневался в Селесте, теперь работают на неё. Чем хуже её песни, тем популярнее она становится. Вот что значит addictive music (музыка, вызывающая привыкание): что-то же должно играть в торговых центрах, на вечеринках и в кафе больших городов. Объясняя успех себя, а не сестры, Селеста говорит, что найти способ подачи не менее важно, чем делать хороший материал. «Будь ты Микеланджело или Майком и Энджело», в эпоху ноубрау это одно и то же: главное производить хиты с пулемётной очередью — чтобы они выстреливали «быстрее, чем пули из AK-47». Классическую британскую шутку «Битлз» «сейчас мы популярнее Иисуса» Селеста произносит без тени самоиронии — и это безгранично отдаляет её от поп-звёзд 60-х.

Сюжет закольцовывается — Селесту снова сопровождает теракт: в масках из её первого хитового клипа группа людей расстреливает пляж в Хорватии. Найти подходящие слова быстро не получается, а по бизнес-соображениям отменять концерт опасно. Притча Брэди Корбета о нарциссизме продолжает привычный сюжет о человеке в центре внимания, которому всё сходит с рук. Извиниться перед сестрой можно, сунув первый попавшийся букет в отеле с запиской «Прости, я c**а», дочка всё равно будет смотреть в рот, продюсер вынесет на себе очередной срыв — на то он и продюсер. Селеста называет себя в песнях «повреждённой купюрой» и ставит фоном мигающие буквы «Baby» «Avec» «Cash». Никто не строит иллюзий: поп-звезда существует, пока на неё смотрят. Когда Селесту спрашивают о её связи с терроризмом, она высказывает эпатажную, но трезвую идею: «Если не обращать на террористов внимания, они исчезнут так же, как и я».

Брэди Корбет рассказывает, что написал историю после взрыва в парижском клубе «Батаклан» в ноябре 2015-го, он жил в шаге от концертного зала вместе с женой и маленьким ребёнком. Одна из главных европейских локаций для поп-концертов, «Батаклан» был символом парижской ночной жизни, веселья и свободы — и террористическая атака воспринималась в первую очередь как нападение на французскую прогрессивную молодёжь. Корбет вспоминает времена, когда бритоголовая Бритни Спирс волновала американцев больше, чем ипотечный кризис, но и эта трагедия одного человека со временем стала анекдотом, а звезда Бритни родилась заново.

Персонаж Натали Портман — дива-абьюзер с алкозависимостью, на счету которой одна авария с жертвой — эксплуатирует болезненный опыт как последний аргумент в любом неудобном разговоре: от спора с продюсером до интервью с журналистом. И жонглирование фактами, и умелая манипуляция нужными людьми — такой же паттерн для звёздного поведения, как создание идентичных звуковых дорожек на современной фабрике хитов. Написанные во всех мыслимых стилях по правилам millenial whoop поп-песни неслучайно носят такое название: со сменой тысячелетия музыка ассоциируется с потреблением куда в большей степени, чем с творчеством. Селеста — воплощение чего-то неуловимо знакомого, общего, универсального, от чего должно стать хорошо, но что не заставляет слишком много думать, антидот от страха и тревоги перед необъяснимыми терактами и неминуемыми трагедиями.

«Порванная купюра» — куда более удачная метафора для большинства коммерческих звёзд, чем «растерзанная душа» или «больное сердце». И когда Селеста споёт со сцены «it’s one for the money/ two for the show/ three to get ready/ now go go go!», поколение с культурной амнезией (в которой оно не виновато) даже не узнает текст Элвиса Пресли. Хиты мелькают, как тревожные новости и реклама в соцсетях — и Микеланджело необратимо смешался с Майком и Энджело. Что ни в коем случае не плохо, но симптоматично и, кажется, необратимо. Но вместо констатации заката цивилизации Брэди Корбет находит в нашем времени другое значение: «Поп-музыка не плоская, но она корпоративная… Она похожа на панельные дома. Если начнёте читать про Вальтера Гропиуса, это восхитительная архитектура. Но можно обвинить его и Ле Корбюзье в том, как ужасно выглядят наши спальные районы. В массовом строительстве никто не будет использовать материалы Гропиуса, и ни у кого нет его мастерства. Его работа ухудшается сама собой, и теперь мы имеем дома-коробки. Но даже в этом случае все народные вещи имеют свою ценность».

Фотографии: Пионер