КиноИдти некуда: «Айка» — болезненная и честная драма о выживании мигранток в Москве
Номинант на «Оскар» от Казахстана
В прокат вышла «Айка» — один из самых обсуждаемых фильмов прошлого года о молодой киргизской девушке, которая вынуждена оставить ребёнка в роддоме и искать способы выжить в Москве. «Айка» выдвинута на «Оскар» от Казахстана и уже получила приз в Каннах за лучшую женскую роль: казахская актриса Самал Еслямова поразила жюри образом женщины, ищущей лучшей доли и сталкивающейся с несправедливостью и насилием.
Создатели фильма консультировались с центрами помощи мигрантам и сотней среднеазиатских женщин в больших городах, чтобы достоверно показать их жизнь. «Айка» стала первым громким киновысказыванием о положении среднеазиатских женщин в России — людей, живущих в изоляции и берущих на себя самые тяжёлые и низкооплачиваемые работы. Рассказываем, как «Айка» Сергея Дворцевого показывает трудности мигранток и почему об этом нужно говорить.
Внимание: текст содержит спойлеры.
ТЕКСТ: Алиса Таёжная, автор телеграм-канала «Один раз увидеть»
В туалете роддома молодая девушка среднеазиатского происхождения открывает заклеенное бумагой окно и выпрыгивает со второго этажа. Для большинства врачей, медсестёр и нянечек она, разумеется, «кукушка» с послеродовым синдромом — за год они видят десятки таких женщин и заранее вынесли приговор каждой из них. Айка — невысокая зеленоглазая брюнетка двадцати пяти лет — берёт с собой обезболивающее и закусывает его снегом на бегу. Она опаздывает туда, куда нельзя опаздывать, звонит сестре с просьбой одолжить денег, её ноги тонут в сугробах аномальной московской зимы. Только что родившая Айка должна находиться в тепле и покое, но явно не может себе этого позволить, что-то гонит её прочь в поисках денег и спасения.
Чистая постель и первые дни с новорождённым — роскошь, а не норма для Айки. Камера несётся за бегущей девушкой, следит за её плечами, волосами, падающими на лицо, испуганными глазами, и вот она уже — близкая, понятная, та, которую не получится проигнорировать в метро или магазине. Из абстрактной «женщины Средней Азии», каких в Москве сотни тысяч, благодаря режиссёрским и операторским решениям Айка становится той единственной — уникальным человеком в плену общих для всех унизительных обстоятельствах.
У Айки есть конкурентное преимущество: она без акцента говорит по-русски и уже успела поработать в нескольких местах. Но на пути к честной работе лежит отсутствующая регистрация, по всем законам женщина подлежит срочной депортации без выяснения причин. Постоянные звонки на дешёвый телефон дают понять, что Айка должна денег, а книжка по организации швейного бизнеса частично объясняет почему. Кажется, образованная и амбициозная девушка приехала в Москву с планами и ещё не теряет надежды воплотить мечту. Бедность Айки — совсем не результат её бездействия, а следствие нескольких обманов и предательств, за которые она как подпольная жительница большого города не имеет права попросить справедливости. Переживая кровотечение прямо во время стоячей работы в щипальном цехе — живых куриц там обдают кипятком, ощипывают и грузят в пластиковые ящики, — Айка подвязывает живот и продолжает вытаскивает из кур окровавленные внутренности.
Айка и её здоровье волнуют работодателей мало: заболела одна, появится другая, недостатка в желающих нет. Из разговоров нанимателей становится понятно, что на самую убогую подработку давно выстроилась очередь из женщин, привыкших трудиться и не делящих задания на мужские и женские. Первые работодатели Айки, которых мы видим в кадре, смываются, оставив работницам по тушке — долгое время курица будет единственной едой для героини. Айка голодна: пока остальные пассажиры метро, за чьими шубами теряется девушка с огромными глазами, наверняка легко справляются с такой проблемой, добыча пропитания для неё — это постоянная борьба.
В её нынешней жизни просто нет места новорождённому, так что оставить сына органам опеки кажется самым безопасным выбором
Айка живёт в хостеле «Солнечный» — незаконной мигрантской квартире, где за провинности алчного хозяина расплачиваются постояльцы. Полиция их депортирует, а ещё может навешать подзатыльников и вволю самоутвердиться, поорав на бесправных людей, выставленных в шеренгу. В «хостеле» нет деления на мужское и женское пространство, важное для многих из обитателей, — есть муравейник с углами для женщин и мужчин. У Айки — лежбище за грязными дешёвыми занавесками из тряпок: матрас и кусочек подоконника. Там она снова пьёт обезболивающее, в промокшей куртке мучается жаром, терпит кровотечение.
Сестринства нет и в помине: конкурентка забирает Айкину работу, женщины в комнате прикрикивают друг на друга и больше всего они ценят сытость и тишину — подвигов по отношению друг к другу никто не совершает. На ходу Айка придумывает, как хотя бы немного облегчить боль: скалывает сосульки с крыш, кладёт в пакет, а потом себе на живот. И идёт снова искать работу — в кафе, на автозаправку, убирает снег, клянчит место на съёмках и становится сменщицей киргизской уборщицы в ветклинике. Там Айка находит первый чистый туалет и первое сочувствующее лицо — женщину немного старше. Вместе с маленьким сыном, болеющим ветрянкой, они прячутся за занавеской в подсобке — с их помощью Айка обзаводится контактом подпольного врача, которая в долг ставит ей капельницу. Оказывается, всё это время, с подвязанным животом и грудью, переполненной молоком, девушка была на грани жизни и смерти. Спасшей её уборщице она помогает с парой русских слов: землячка плохо знает язык, кивает и учится на ходу, не понимая, что от неё требуется.
Концовка расставляет всё по своим местам: изнасилованная азиатская женщина ничего не говорит полиции, боится депортации как огня и решает рожать в Москве. Будучи должной денег серьёзным мафиози, её единственный способ — прятаться. Горизонт планирования — пара часов. В её нынешней жизни просто нет места новорождённому, так что оставить сына органам опеки кажется самым безопасным выбором.
Выросший в Казахстане, режиссёр Сергей Дворцевой признаётся в интервью, как сильно был удивлён количеством оставленных новорождённых детей среднеазиатских женщин в московских роддомах и не мог сопоставить этот факт с личным опытом: для традиционной восточной семьи дети — важнейшая ценность, которой не рискуют. И обратившись в фонды помощи мигрантам и беженцам, режиссёр и сценарист узнали истинную картину и масштаб бедствия: к оставленным детям присоединились сломанные судьбы женщин, которые не могут найти помощи ни среди своих, ни среди чужих. У органов, живущих на взятки от мигрантов, искать поддержки кажется бессмысленным.
Такие, как Айка, отделены
и от социальной системы,
и от диаспоры: приехавшая в Москву одиночка выживает по другим правилам, нежели группа
Азиатские мигрантки полностью отделены от остальных москвичей своим нелегальным статусом и унизительным положением: они берутся за самую низкооплачиваемую и физически тяжёлую работу, живут в кабале годами, чаще других попадают в рабство и вынуждены приспосабливаться к самым суровым условиям. Такие, как Айка, отделены и от социальной системы, и от диаспоры: приехавшая в Москву одиночка выживает по другим правилам, нежели группа, так что насилие остаётся делом, в которое никто не хочет вмешиваться. Женщина без мужской защиты, без клана, готового за неё вписаться, попадает в вереницу ситуаций, которые невозможны с замужними и обеспеченными.
Сценарий «Айки» казался бы сгущением красок, если бы не признания режиссёров и актрисы о десятках документальных интервью, которые они провели, чтобы составить биографию героини — от необходимости работать на следующий день после родов до банкротства, от работы в щипальном цехе до условий жизни без регистрации в «койко-местах». Важно, что большинство ролей в «Айке» сыграли непрофессиональные актёры, выживающие на низких заработках в Москве. Истории о том, что три четверти денег мигранты отправляют на родину, не просто статистика — такой опыт пережили большинство людей, которых мы видим в кадре. Альтернативная инфраструктура мигрантов существует, но ею интересуются разве что современные российские документалисты (например, программы «Артдокфеста» или «Послания к человеку») — отечественное художественное кино же её скорее игнорирует.
Закрытость сообществ и недоступность официальных цифр делают невозможным конструктивный диалог о правах и проблемах мигрантов, в том числе нелегальных. При этом подпольное сообщество функционирует, но знают об этом в подробностях только немногочисленные волонтёры и благотворители: программы помощи и адаптации окружены спекулятивными ксенофобскими новостями, а официальная власть транслирует только запретительную политику. Судьба женщин типа Айки по большому счёту почти никого не волнует, их поток не предполагает сочувствия. «Понаехали» — общественный консенсус на эту тему, как бы больно ни было это признать.
Тем временем художественный фильм Дворцевого на основе только реальных фактов — несомненное свидетельство «гуманитарной катастрофы собянинской Москвы», где дилемма по примеру дарденновского фильма «Дитя» решена не как экзистенциальная драма, а как трагедия о принуждении. «Айка» — не только обязательное кино для любого человека, который интересуется человеческими историями в современной России. Это политический призыв к эмпатии — к отверженным (необязательно женщинам, необязательно среднеазиатским и необязательно угнетённым), стать которыми в коррумпированном, ханжеском и расистском обществе может рано или поздно каждый независимо от гендера, происхождения и дохода. Достаточно нескольких несчастливых совпадений.
