Кино«Дом, который построил Джек»: Кризисный фильм фон Триера о маньяке
и его жертвах

«Мне трудно представить себе злого духа, но легко — злого Бога. В одном том, что Бог создал этот мир, есть что-то садистское. Сотворить столько живых существ, которые могут выжить единственным образом — пожирая друг друга. Стоит тебе сделать вдох, прогуляться, съесть что-нибудь — ты автоматически разрушаешь миллионы жизней. Я не могу вообразить себе более сатанинской идеи, чем эта. Как возможно верить в то, что жизнь хороша и справедлива? Что бы я ни делал, чем бы ни занимался — я постоянно убиваю», — говорил Ларс фон Триер в интервью 2003 года. Пятнадцать лет спустя его Джек, маниакально строящий дом и одержимо убивающий людей, сообщит то же самое старому Вергилию, ведущему его по пещерам в Ад — другого места для Джека не предусмотрено, да он и не претендует.

Всё началось непонятно с чего: просто в какой-то момент Джек решил отрезать лапку утёнку и посмотреть, как тот пытается удержаться на воде — один из немногих флешбэков из детства, не объясняющих ничего. Триера не волнуют травмы Джека и как он такой получился — получился и всё; возможно, никто не виноват. Когда Джек подрастал, он мечтал стать архитектором, но в жизни выбрал быть инженером: в тот момент, когда архитекторы рисуют и проектируют здания, инженеры возятся с разводкой электричества и канализацией.

Не бросая мечту, Джек придумывает, что ему нужен идеальный дом в тихом углу у воды — и берётся рисовать идеал, отталкиваясь от свойств материала и планов античных зданий. Дом год за годом не выходит: в голове он складывается, а в реальности нет. Джек переключается на убийства, ими он занимается двенадцать лет и достиг в них не то чтобы совершенства, но определённого мастерства. Люди вокруг практически никогда не замечают злодеяний Джека, даже если он совершает их прямо у них под носом. Никто не может и не хочет заподозрить в Джеке психопата — ну разве только в шутку — и не верит в возможность смерти за несколько минут до неё. Окружающие наивны, глупы, словоохотливы, склонны слишком доверять незнакомцам и выбешивают Джека своей неосмотрительностью.

Относительная эмпатия
и сострадание заменены циничной констатацией, сарказм выходит
на первый план, а саморазоблачение становится очевидным,
как никогда

Маньяк считает себя хищником и с рвением вычищает вокруг себя лес, решая, как хищник, «кто в этом лесу будет жить». Его главные аргументы — эволюционная теория и пищевые цепочки в природе, а также постоянные изображения смерти и катарсиса в истории искусства — от барочных натюрмортов с тушами на столе до графики Уильяма Блейка. В какой-то момент Джек покупает морозильник и в придачу к нему слишком много пиццы — и постепенно наполняет его телами убитых, совершая с теми небольшие «улучшения». У него обсессивно-компульсивное расстройство — и даже когда счёт идёт на минуты, он не может не убрать после себя раздражающие следы. Часто после расправы он бродит с окровавленным лицом и в жёлтом плаще, ни у кого не вызывая подозрений. Триер разбрасывает по местности и кадрам кроваво-красные следы: домкрат, грузовичок, бейсболки, телефон. Но никто не понимает, когда он вопит «Я — убийца» прямым текстом.

«Сколько всего я делал и не получил наказания!» — удивляется Джек: под ним разверзнется земля, но человеческого суда не будет. Как каждый маньяк, который мечтает быть пойманным, он пунктиром намечает к себе путь, но бесполезно — в нём видят хорошее: готового помочь водителя, действующего в их интересах страхового агента, немного сумасбродного, но обходительного бойфренда и преданного мужа. Вспоминая историю преступлений, Джек называет пять случайных убийств, четыре из которых — убийства женщин, одно особенно беспощадное и мучительное. «Почему вы рассказываете про женщин? Почему женщины в ваших рассказах особенно глупы?» — «Женщины просто более охотно сотрудничают» (в оригинале Триер употребляет отличное корпоративное слово «collaborative», которым начальники отдела кадров и боссы любят хвалить покладистых, ответственных и беспроблемных подчинённых). Катабасис, постепенное нисхождение в Ад, Джек принимает спокойно: наконец миропорядок относится к нему разумно, а неведомая сила воздаёт ему по заслугам.

Карьера Ларса фон Триера началась больше тридцати лет назад, и уже двадцать лет его фильмы можно найти в каждом учебнике по культурологии. Драмы «Рассекая волны» и «Идиотов» было достаточно, чтобы вписать его в историю кино. К четвёртой декаде в профессии Триер многократно пережил депрессию и снял несколько кризисных фильмов, среди которых и последний «Джек». Здесь принципиально происходят вещи, которых в предыдущих фильмах Триера не было: относительная эмпатия и сострадание заменены циничной констатацией, сарказм выходит на первый план, а саморазоблачение становится очевидным, как никогда. В «Танцующей в темноте» Триер играл с жанром мюзикла, убивая главную героиню в конце — комок в горле был у каждого зрителя. В «Мандерлее» с ухмылкой спрашивал, можно ли окончательно победить рабство — вопрос настолько больной, что шутить об этом могут позволить себе только самые отчаянные. В «Антихристе» наносил героям увечья, поселяя их в хорроре с символическими животными. В «Нимфоманке» снимал очень много секса, идейно на сексе не фокусируясь — это кино об утраченной способности радоваться жизни и получать удовольствие от единственного приятного занятия.

Герои приходят
к Триеру
не пророками
и страдальцами,
а статистами — материалом
для стройки

В «Доме, который построил Джек» сам Триер надевает жёлтый плащ и резиновые сапоги и никого не жалеет — как Триер во всех своих фильмах, — но в этот раз с циничной позой «так им и надо». Меньше всего он жалеет себя: Джек лелеял мечту стать архитектором, а стал инженером — разница как между художником и маляром, как между режиссёром и самой жизнью. Он прекрасно понимает, кто в этом мире главный художник — природа или Бог, если он есть — и чувствует полную бессмысленность творчества подражать тысячелетним порядкам. Дом из замороженных трупов, — лучшее и самое оригинальное, на что способен взбесившийся инженер.

Герои, будто выскочившие из какой-нибудь оды глупости в духе коэновских «После прочтения сжечь» или «Серьёзного человека», приходят к Триеру не пророками и страдальцами, а статистами — материалом для стройки, к которому с такой внимательностью относится Джек и сам Триер. Здесь не найти надорванной Жюстины из «Меланхолии», интуитивно готовой к концу света. Здесь не будет сырых в своём становлении героев из «Идиотов», которые испытывают границы своей смелости. Не будет и современной Марии Магдалины из «Рассекая волны», безграничная доброта которой отсылает к «Идиоту» Достоевского — роману о неудавшемся втором пришествии Христа авторства одного из любимых писателей режиссёра.

Герои и героини «Джека» — анекдоты, грубые и наглые. Четыре убийства из пяти Триер строит вокруг женщин — как строил вокруг женщин четыре из пяти фильмов в своей фильмографии. И дело не только в «способности к сотрудничеству» и в болезненном опыте пассивной агрессии в работе с актрисами (как в случае с Бьорк или с Николь Кидман), а в том, что Триер, будучи фанатом легендарного Карла Теодора Дрейера, пытается быть его последователем и ставит в центр повествования женские фигуры и их правду. В финале «Нимфоманки» есть профеминистский монолог собеседника Джо Селигмана, который вступается за героиню, чувствующую себя испорченным человеком и при этом странно гордящуюся этим. По его мнению, жажда секса, осознание своей телесности, склонность к экспериментам и уход из семьи не воспринимались бы Джо и обществом так драматично, если бы на её месте был мужчина. Мы, говорит Селигман, склонны предъявлять женщинам более жёсткие требования, и женщинам нужны титанические усилия, чтобы следовать своим желаниям: чего бы они ни хотели для себя — они кругом виноваты. Об этом монологе в «Нимфоманке», которая, как и «Джек», подводит итог насыщенной фильмографии Триера (Джо и Джек вообще созвучные имена), наивно забывают, анализируя Триера нового.

Триер устал
от трактовок
и твердит
об этом же.
Почему все
вы не понимаете, что мир жесток,
я жесток,
а жестокость всегда побеждает?

«Это слишком много — просить, чтобы этикетка соответствовала содержимому?» — спрашивает Джек. Снимая слэшер о маньяке, Триер намеренно кладёт не то содержимое под жанровую этикетку: как Марсель Дюшан приносил писсуар в музей, а итальянский художник Пьеро Мандзони паковал в консервные банки скандальное «дерьмо художника». Триер нахально обозначает в «Джеке» темы, которые интересовали его всю творческую жизнь («замерзание, разложение и благородная гниль»), и, совсем уж наглея, помогает Джеку сформулировать самоописание — Мистер Изысканность. Инженер не может быть изысканным, потому что его работа — это техничность, а не визионерство. Ровно для того, чтобы самые легковерные проглотили поверхностную псевдометафору, ткнули в Триера пальцем и сказали «совсем уже совесть потерял». Возвышая себя на словах, Триер на самом деле принижает себя и свои фильмы с бесовской самоиронией: он знает цену и картинам и режиссёрам, которые мучают и себя и тех, с кем работают, и считают себя никому ничем не обязанными.

Джек спокойно просит последнюю жертву выбрать нож, которым он разделает её как кусок мяса, повторяя про себя как заклинание: «Почему ты не замечаешь то, что я говорю прямым текстом и делаю у тебя на глазах? Почему думаешь, что я шучу?» Триер устал от трактовок и твердит об этом же. Почему все вы не понимаете, что мир жесток, я жесток, а жестокость всегда побеждает? Разве все тридцать лет я не снимаю только об этом? Почему вас злят мои трупы и отрезанные клиторы, если ещё двадцать лет назад в «Рассекая волны» я бросил святую на растерзание бездушным варварам? Всё, что вы хотели знать о Триере, но боялись спросить, уже было сказано им самим в коротком метре в «У каждого своё кино»: на вопрос, какая у него профессия, Триер, смотря свой самый критикуемый фильм «Мандерлей», ответил «Я убиваю» и раскрошил молотком человека, хваставшегося машинами и деньгами. Ларса ждут и жёстче всего с него спрашивают, понимая: он — один из немногих режиссёров, которому не слабо треснуть нас домкратом, не переживая, что о нём скажут другие.

ФОТОГРАФИИ: Russian World Vision