Кино«Ларс уделяет пристальное внимание мучениям женщин»: Напарница Триера Йенли Халлунд

О знакомстве с Ларсом фон Триером и начале совместной работы

Мы познакомились с Ларсом в Копенгагене в 2010 году — я была сорежиссёром одного фильма Zentropa (датская кинокомпания, основанная Ларсом фон Триером. — Прим. ред.). Ларс наблюдал за нашими репетициями: мы работали с непрофессиональными актёрами, иммигрантами в первом и втором поколении. Репетиции были очень живыми, и Ларс заинтересовался и назначил мне встречу, на которой спросил, интересно ли мне поработать с ним над идеями для нового фильма. Я согласилась, и он взял меня работать над «Меланхолией».

Мы стали встречаться примерно раз в неделю: Ларс садился и писал сценарий, либо я записывала идеи и отправляла ему по электронной почте. Вместе мы изучали произведения искусства, читали книги. Я очень люблю читать, а Ларс долгое время вообще ничего не читал, так как у него были проблемы с концентрацией. В итоге я настояла, чтобы он прочёл Достоевского, Толстого, Томаса Манна. Их произведения сильно повлияли на то, как впоследствии была написана и структурирована «Нимфоманка».

Мне было очень важно, что во время работы над «Нимфоманкой» мне удалось воодушевить Ларса впервые сделать фильм о женщине, которой движет её собственная воля, а не воля других людей. Я рада, что мой характер, личность и любовь к искусству так повлияли на то, каким получился фильм. Потому что я считаю, что всё было бы совершенно по-другому, будь он сделан исключительно с позиции мужчины, без учёта женского опыта.

О спорах и конфликтах с Ларсом фон Триером

Во время работы над «Нимфоманкой» мы с Ларсом много дискутировали, спорили и даже ругались, так как во многих вещах мы не согласны друг с другом, и в итоге наши разногласия воплотились в самом фильме. Так, например, мои взгляды сильно отразились на персонаже Стеллана Скарсгарда. Помню, что у нас была напряжённая дискуссия о женском взгляде на сексуальность, и ещё мы спорили о сцене аборта. Но самый серьёзный конфликт был по поводу финала фильма. Мне он сильно не нравился. Мы очень много обсуждали детали, должна ли она его застрелить в конце или нет и так далее. В итоге я осталась сильно разочарована.

Но хочу заметить, что в случае с Ларсом подобные разногласия работают во благо. Я вижу пользу в том, чтобы слышать вещи, с которыми не согласна, которые в отдельных случаях даже оскорбляют. Это стимулирует интеллект, заставляет активнее думать и искать ответы на вопросы, приходить к новым точкам зрения и говорить то, что я бы никогда не осмелилась сказать. В итоге это даёт мне преимущества.

Так, во время работы над «Домом, который построил Джек» у нас были большие разногласия на тему зла. Что такое зло? Существует ли зло вообще? И что делать со злом как явлением? Но благодаря этим дискуссиям нам удалось прийти к новым ответам. Мы оба художники, мы уважаем мнение друг друга. Моя задача — предлагать идеи, и я не делаю вещи, которыми не горю. Наши споры как раз происходят, потому что мне не всё равно. И возможно, благодаря мне Ларс слышит вещи, которые он раньше не слышал, чувствует то, что раньше не чувствовал, и это помогает ему получить новый опыт. Но я определённо постоянно сражаюсь с ним, что в итоге приносит выгоду нам обоим.

Об идее фильма «Дом, который построил Джек»

Я давно хотела, чтобы Ларс сделал фильм с главным героем мужчиной, и посмотреть, что из этого выйдет, но на тот момент ещё не работала с ним, а занималась своим проектом. Тогда я и наткнулась на документальный фильм National Geographic о гигантских дырах на поверхности земли, которые, по мнению некоторых людей, ведут прямо в ад. Одна такая дыра находится в Сибири — это глубокая расщелина в земле, а учёные, изучающие её, говорят, что слышат рядом нечто похожее на крики. Есть ещё вулкан в Исландии и пещера в Португалии. Сама идея того, что некоторые люди верят, что есть настоящий ад и он реально, физически находится под землёй, поразила меня. Я очень люблю Уильяма Блейка с его представлениями об аде, а ещё примерно в то же время я впервые увидела на выставке картину «Карта ада» Боттичелли. Всё сошлось воедино, и я предложила Ларсу сделать фильм о путешествии в ад. В итоге главный герой «Дома» — маньяк-убийца, неправильно трактующий философские, научные труды и искусство таким образом, что они начинают работать как будто бы в его пользу.

О проблеме репрезентации женщин в фильмах Ларса фон Триера

Ларс уделяет пристальное внимание мучениям женщин на экране — это абсолютная правда. Делает ли он это ради удовольствия? Я не знаю. Я согласна, что в плане репрезентации женщин его фильмы проблематичны. Женские персонажи в его фильмах подвергаются унижениям, пыткам, страдают и показаны таким образом, что лично я не чувствую с ними никакой связи — я считаю, их образы не отражают то, какие женщины на самом деле. Но при этом они отражают то, какими женщин хотят видеть патриархальные мужчины. У меня было много конфликтов с Ларсом по этому поводу, но это его фильмы, он автор, режиссёр, и у меня нет права говорить ему, что делать, а что не делать.

У меня было множество моральных колебаний по поводу «Дома, который построил Джек». Многие сцены в нём — это практически садистское наблюдение, камера долго и пристально наблюдает за происходящим насилием. И вот здесь справедливо задать вопрос: зачем? Для чего это нужно в фильме? Какую пользу это принесёт? Сделано ли это для того, чтобы зрители наслаждались этим зрелищем, получали удовольствие? Если это так, то тогда, на мой взгляд, это опасный и бессмысленный фильм. Но с другой стороны, мы живём в мире, где каждый день убивают женщин, и мы должны показывать этих мужчин, чтобы заставить их остановиться, чтобы начать говорить об этом. В главном герое «Дома, который построил Джек» можно увидеть портрет нелепого, жалкого мужчины. У него, очевидно, нет никакого таланта, он нарцисс, он слаб, он боится женщин, поэтому единственный способ для него почувствовать власть — это унижать и убивать их. Это не сила — это проявление слабости.

Главный рассказчик этой истории — сам Джек, это его воспоминания об убитых женщинах, мы смотрим на них его глазами. И поэтому женщины в фильме не могут быть больше, чем то, какими их видит Джек. И он сам не способен увидеть женщин другими, потому что ему необходимо чувствовать, что эти женщины жалкие, и поверить в собственное превосходство. И можно задуматься — а не все ли мы в нашей реальности живём в доме, который построил Джек? Реальности, где мужчины, уверенные в своём превосходстве, совершают насилие над женщинами и детьми. Таким образом, мы можем рассмотреть это кино с феминистской точки зрения, хоть я и не говорю, что Ларс закладывал именно этот смысл.

В этом фильме можно рассмотреть и деконструкцию мифа о великом художнике, которому якобы позволено проявлять насилие во имя великого искусства. В частности, это актуальная история о том, как произведения художника могут строиться на унижении женщин. Бертолуччи, Вуди Аллен, Харви Вайнштейн — множество мужчин-авторов, поступки которых общество годами прощало и предпочитало не замечать, потому что это персоны, которым якобы всё позволено. Но великое ли это искусство? Джек явно не великий художник. Так я вижу возможность увидеть критику в отражении этого нелепого мифа о великом мужчине-творце, а также о жертвах, на которые наше общество привыкло закрывать глаза ради искусства.

Но ещё раз подчеркну: я не утверждаю, что сам Ларс вкладывал в фильм именно эти смыслы. Ларс невероятно талантливый режиссёр, но соглашаюсь ли я с тем, как и что он показывает в фильмах? Не обязательно, но я и не должна быть с ним во всём согласна. «Дом, который построил Джек» — это не то кино, которое должно нравиться, но его важно обсуждать, в нём можно нащупать много слоёв. Но я очень хорошо понимаю сопротивление этому фильму, потому что его нельзя назвать приятным — он крайне неудобный.

Ларс фон Триер и феминизм

Ларс порой любит говорить возмутительные вещи. Мы много обсуждали тему дискриминации женщин. Сейчас я постараюсь выразиться дипломатично: я думаю, что Ларс — представитель другого поколения. Он всю жизнь живёт в мире, где доминируют мужчины, и у него нет опыта, который помог бы ему понять, за что действительно борются женщины. Он не сталкивается с дискриминацией. Он хорошо защищён, как минимум потому что почти не выходит в свет. И, конечно, он мужчина в позиции власти, известный, успешный режиссёр. Всё это не даёт ему возможности быть чувствительным к этой повестке. А подобная нечувствительность к реальности и игнорирование могут привести к плохим последствиям. Когда мы только познакомились, Ларс существовал в мире, где спектр точек зрения сильно ограничен и превалирует мужской опыт, мужской взгляд. Но несмотря на всё это Ларс — гуманист, и я думаю, это касается его отношения ко всем людям, вне зависимости от пола.

О влиянии #MeToo на киноиндустрию

Для меня #MeToo — это движение против сексуального насилия, против унижения и злоупотребления властью, против нездорового поведения мужчин по отношению к женщинам. Я считаю, что сами мужчины должны больше говорить об этих проблемах и указывать на это другим мужчинам, но пока эти вопросы поднимают в основном женщины. Конечно, это в первую очередь женский протест — женщины говорят «нет» тому, как устроено наше общество. Но я считаю, это должно привести к реформации «мужской» культуры и переосмыслению мужчинами их поведения. К сожалению, пока этого не произошло, и я не уверена, что это достаточно повлияло на мир кино — по крайней мере, не так сильно, как должно было бы. И ждать этих перемен придётся очень долго, так как до сих пор индустрией руководят мужчины.

В руках мужчин ключевые решения в кинобизнесе, мужчины привыкли солидаризироваться с другими мужчинами, поддерживать «мужскую культуру», «мужской взгляд», и они неохотно слышат женские голоса, не готовы воспринимать всерьёз женский опыт. И в первую очередь никто из них не готов отдать свою власть или даже слегка отпустить её. Я думаю, что все достойные люди должны называть себя феминистками и профеминистами. Потому что если человек говорит «Я не профеминист / не феминистка», для меня это всё равно что сказать «Я за сексизм и за мужское превосходство».

О «Манифесте нового менинизма» (The New Meninistic Manifesto)

Сейчас я работаю над манифестом, который пишет главный герой в финале моего романа «The Dancer» («Танцор». — Прим. ред.), призывая мужчин к переменам, предлагая новое определение того, что значит быть мужчиной. Основной тезис этого произведения в том, что сегодня женщины впервые за всю историю начинают обретать собственный голос, проявлять свою волю и противостоять тому образу женщины, который всё это время создавался мужчинами. И пришло время мужчинам измениться. Я определяю менинизм (meninism) как статус-кво, как призму, через которую мы привыкли воспринимать наш мир. То, каким образом пишется история, как развивается культура. Это «male gaze», идеология мужского превосходства, на которой строится вся история человечества, может быть, лишь за исключением нескольких племён в Южной Африке. А новый менинизм — это отказ определять мужчину через противопоставление женщине. Это, скажем так, более благородная идея о том, что представляет собой мужчина.

Сегодня мужчины, которые противостоят женскому движению, в первую очередь борются за своё право продолжать безнаказанно проявлять насилие и унижать женщин. Точно так же, как некоторые белые мужчины продолжают заявлять о своём превосходстве над мужчинами с небелым цветом кожи. Я вижу в этом проявление страха. Эти мужчины боятся утратить свою идентичность, потерять привилегии, лишиться самой идеи власти, которую, как им кажется, они имеют над женщинами. Страх потерять такую власть может быть ужасающим. Мужчины, которые сопротивляются идее равноправия, выглядят жалко. Но я понимаю, откуда идёт этот импульс сопротивления — это проявление отчаяния.

Фотографии: RWV, peoplespress