Кино8 фильмов, чтобы посмотреть в глаза смерти — и подумать о жизни

Данте Ремус Лазареску, тяжело дышащий пенсионер неопрятного вида, почувствовавший себя плохо однажды ночью в Бухаресте, отправляется на машине скорой помощи в путь по больницам города, где ни один уполномоченный человек не готов заниматься им всерьёз и не может оказать должного внимания. Первая больница, другая, третья. Человек путешествует к смерти, и никто ему в этом толком не помогает и не мешает. Ночь вяло течёт к рассвету, люди устало работают в кабинетах и в операционных, чистилище коридоров в приёмной освещают тусклые лампочки. Близость смерти едва заметно разъедает ткань утомительного быта — или так только кажется.

Нарочито реалистичный, снятый почти что в реальном времени трёхчасовой опус Кристи Пую — визитная карточка так называемой новой румынской волны, состоящей из нескольких драгоценных картин, просмотр которых чаще всего делает людей немного лучше. Мощное и тихое кино, открыто глядящее в глаза и жизни, и смерти, и зрителю.

Старое поместье, тягучий покой, три сестры и служанка Анна. Одна из сестёр умирает — она больна раком. Другие живут вокруг этого обстоятельства. Между обрывками детских воспоминаний и усталыми ритуалами больничного ухаживания размеренно и напряжённо сосуществуют четыре женщины, чьи отношения тянутся так давно, что даже трагедия, витающая в каждой комнате их дома, как будто не способна до конца помочь их выяснить и разрешить.

Физиология в «Шёпотах и криках» сливается с метафизикой: это не рассказ об умирании одного человека — это картина умирания как процесса, заполняющего воздух жизни. В отличие от другого знаменитого фильма Бергмана, «Седьмая печать», тут о смерти не разговаривают — и уж тем более не разговаривают с ней самой, пытаясь о чём-либо сторговаться. Тем мощнее её неумолимое присутствие — не проговорённое до конца, не обсуждённое и необсуждаемое.

На горе стоит замок, окружённый гектарами ухоженного газона. В замок съезжаются гости и родственники, предстоит великолепная свадьба, но что-то с самого начала идёт не так, с первого же застрявшего на горной дороге белого лимузина. Жюстина, красивая, успешная, благополучная Жюстина завтра выходит замуж, а ещё у неё клиническая депрессия, и она плачет, закрывшись в комнате. Жених растерян, мать ругается сквозь зубы. Клэр, сестра, утешает её как может, но перед сном открывает ноутбук и безостановочно читает новости: к Земле движется планета под названием Меланхолия, и она боится катастрофы, в которой все могут умереть.

Катастрофа случится, все действительно умрут, и Ларс фон Триер, умный человек, сразу взрывает всю планету в прологе, чтобы зритель не задавался лишними вопросами. Заранее зная исход, два часа фильма, невыносимого в своей красоте и манипулятивности, лучше потратить на вещи более интересные, чем саспенс: например, на наблюдение за тем, как перед лицом большой смерти действуют две женщины, которые не понимают, на самом деле, хотят ли они жить.

В один мрачный день, под покровом ночи в канун Хэллоуина, где-то в городских дебрях банда наёмников по приказу местной мафии насилует красавицу Шелли и убивает её жениха Эрика. Спустя год на улицы, мокнущие под непрекращающимся дождём, шумя вороным крылом возвращается облачённый в чёрную кожу мститель — восставший из могилы Эрик приходит разобраться с обидчиками и защитить от них соседскую девчонку, которая им с Шелли была близка как сестра.

Самый трагичный из романтических жанровых фильмов девяностых — «Ворон» Алекса Пройаса — мог бы уступить в этом списке место любой другой уважаемой сказке о том, как мёртвые возвращаются к безутешным живым, чтобы согреть их своей заботой с того света. Если бы не одно обстоятельство: смерть на съёмках этого фильма случилась вполне реальная. Почти в самом конце съёмочного периода в результате технической накладки с реквизитом был убит на площадке исполнитель главной роли Брэндон Ли.

Оскар живёт в Токио, у него есть сестра Линда, куча мутных знакомых, проблемы с веществами и валяется дома Тибетская книга мёртвых, которую он взял почитать у друга. Гаспар живёт в Париже, владеет титулом главного придворного провокатора при светском обществе страны и раз за разом, садясь в режиссёрское кресло, запускает яркий аттракцион, ставя эксперименты над нарративом и зрительским восприятием. Когда Оскару стреляют в грудь во время клубной потасовки, Гаспар с удовольствием погружает камеру в пулевое отверстие на груди тела в морге, а затем заставляет её ещё почти час путешествовать по красивому, почти игрушечному, пульсирующему неоновыми цветами городу, наблюдая за тем, как дальше развиваются события в жизни у тех немногих людей, которых покойник оставил по себе страдать; в их диалогах человек живёт после смерти, пока не находит себе логичную точку для перерождения.

Так, в результате этих талантливых манипуляций, смерть Оскара обретает благородный метафизический ореол, как бы сопряжённый с канвой уже упомянутой Тибетской книги мёртвых, Гаспар — каннскую номинацию и множество призов зрительских симпатий, а оператор Бенуа Деби — заслуженный вагон профессиональных наград за виртуозную постановку кадра. Мы же обретаем хрестоматийный фильм в жанре «модная психоделическая фантазия об умирании».

Бен и Лесли воспитывают детей вдали от цивилизации. Забравшись поглубже в вашингтонские леса, они построили своими руками не только дом, но и хрупкую антикапиталистическую идиллию: их шестеро сорванцов звонко ругают корпорации, разговаривают на пяти языках, отлично разводят костры, добывают еду и метко стреляют из лука. Когда Лесли умирает в больнице после госпитализации, Бену приходится вернуться туда, откуда они с женой много лет назад сбежали. Её большая богатая семья принимает решение похоронить дочь по всем христианским приличиям, и собрав детей в хиппи автобус, отец семейства отправляется воевать с системой за то, чтобы тело его любимой женщины было, как она сама завещала, предано кремации.

Оптимистичный голливудский праздник с Вигго Мортенсеном в главной роли, может быть, и задевает серьёзные темы лишь по касательной, зато ставит перед собой непростую и благородную задачу — отвоевать у традиции христианского трагизма право на иную точку зрения. А также право на хэппи-энд, в котором люди пляшут на похоронах.

«То есть это всё чушь, по поводу того, что надо быть хорошим человеком, не делать зла? Все в итоге всё равно попадают вот сюда?» — сокрушается двадцатидвухлетний взъерошенный парень, сидя в залитом мягким светом кабинете в старом уютном доме, куда он попал вместе с ещё несколькими недавно умершими людьми. Напротив него терпеливый человек мягко кивает. После смерти люди селятся в этом доме на неделю. До среды у них есть время, чтобы выбрать своё любимое воспоминание, затем к выходным местная съёмочная группа его экранизирует. Дальше все смотрят вместе отснятые эпизоды в кинозале, и души отпускают с миром на покой.

Очень нежная, рассказанная будничным тоном фантазия Корээды наполовину состоит из статичных планов людей, проникновенно рассуждающих о главных днях собственной жизни, а на вторую половину — из дыма, ваты, реквизита и обезоруживающе милых сцен экранизации фантазий (примерно из того же материала десяток лет спустя Мишель Гондри соберёт «Науку сна», по сравнению с этим изящным фильмом — почти что вульгарную). Всё это, конечно, не о смерти — всё это про жизнь и про то, как её прожить так, чтобы не оказаться внезапно в конце человеком без единого стоящего воспоминания.

В жарком лесу, полном шорохов и духов, стоит дом, в доме — ряды кроватей, над кроватями мягко светятся цветным светом лампы. В каждой из них спит солдат, сон длится неделями. Все они поражены сонной болезнью, лампы нужны, чтобы навевать приятные сновидения, пока врачи разбираются, что случилось. Только врачи не то чтобы разбираются — по крайней мере, из фильма мы об этом ничего особо не узнаем. Зато узнаем, что́ сквозь медиума расскажет один из солдат своей гостье. Что школа, в которой оборудован лазарет, стоит на кладбище древних полей сражений, что рота не спит, а воюет всё это время где-то на далёких сновидческих фронтах под командованием генералов старинных сражений, которые до сих пор ведут войну, хотя давным-давно умерли и похоронены.

И то ли из леса, то ли из местных приданий и сплетен, то ли из случайного разговора около уличного лотка с едой мы не то чтобы услышим точно, да даже и не то чтобы поймём — но как-то так, может быть, нам станет к концу этого фильма немного ясно, что есть такие системы координат, где смерти — той страшной, той сложной, отдельной от всего остального и что-то способной по-настоящему для кого-то закончить смерти — просто не существует.

ФОТОГРАФИИ: Coproduction Office, Cinematograph AB, Централ Партнершип, Miramax, Premium Film, Capella Film, Artistic License, Strand Releasing