КиноЗдесь русский духless: Почему нужно смотреть «Леди Макбет»

Кэтрин уткнулась в подушку и грустит: муж ей достался злобный и жестокий, не дождёшься от него ни ласк, ни поцелуев. Родня почти не выпускает её из дома, а внутри поместья делать решительно нечего. Так бы и зачахла Кэтрин в четырёх стенах, если бы не рабочий Себастиан — сермяжный мужик с обложек эротических романов, пахнущий сеном и навозом. Кэтрин седлает Себастиана и отправляется в путь сексуального раскрепощения, вопреки замужеству и нравам своего века. Вскоре об изменах узнаёт старый свёкор Кэтрин, Борис — за что и получает порцию ядовитых грибов. Так начинается серия таинственных убийств во имя роковой и безумной любви.

Итак, что же сделал с загадочной русской душой Уильям Олдройд? Прежде всего, изящно и легко перенёс действие очерка в Англию XIX века (для кого-то уже это — серьёзный удар). Но существенно более важное изменение — тотальная деконструкция сюжета, которой британский дебютант подверг «Леди Макбет Мценского уезда». Псевдопатриоты назовут это вивисекцией над русской классикой, но это не так: правильнее окрестить работу Олдройда сложнейшей хирургической операцией по пересадке сердца. Смысловые акценты по ходу сюжета то и дело смещаются, а знакомые коллизии подменяются по мере эскалации трагедии. Но мощный фрегат сюжета, как и перестроенный на ходу корабль Тесея, почему-то не идёт ко дну — а, наоборот, становится всё манёвреннее.

Из очерка Лескова выкинут посконный и дремучий русский мистицизм: тут нет православия (Англия всё-таки), героине-душегубке больше не снится чёрный кот с головой отравленного свёкра и воронками огня в глазах, не мерещатся плавучие трупы, а над головой её любовника, увы, не летает муж с проломленным черепом и листом железа в руках. Вся протестантская этика в фильме, прямо по Максу Веберу, представлена через призму капитализма — правда, в самом его неприглядном виде.

Из очерка Лескова выкинут дремучий русский мистицизм: тут нет православия, героине-душегубке больше не снится чёрный кот

Рабочие ненавидят хозяев, хозяева — рабочих, а каждый из них — друг друга. Дворовые мужики не играют с кухаркой, а издеваются над ней, предварительно раздев и унизив. Хозяин дома, свёкор Борис — злобный рабовладелец; и пусть он, как в очерке Лескова, и не стегает плетью любовника своей невестки (да так, что несчастный съедает полрукава от боли), зато ругается, швыряется стаканами, дерётся палкой и ставит на четвереньки прислугу африканского происхождения — за то, что та «ведёт себя как животное». Убив свёкра, Кэтрин равнодушно фотографируется с его трупом (по странной традиции XIX века), а её муж удивлённо спрашивает, зачем вообще нужно было хоронить старика — не лучше ли оставить его, старого козла, гнить в углу.

К жене мерзкий муж относится не лучше. Нельзя сказать, что он её затыкает — просто не даёт сказать и слова. Сексу предпочитает мастурбацию, предварительно приказав Кэтрин встать лицом к стене и раздеться. Позже выясняется, что жену он «купил» в нагрузку к земле. Его юный племянник, который в очерке наряду с Кэтрин претендует на наследство, в экранизации стал воспитанником — сыном от аристократки с африканскими корнями, которую муж Кэтрин когда-то поматросил и бросил. Луч света в этом тёмном целлулоидном царстве — этот же добродушный мальчуган-воспитанник. Но и он недолго просияет на небосводе «Леди Макбет»: сперва мальчишку чуть не сбросят в водопад, но потом ограничатся удушением подушкой. Идиллия, одним словом.

Мир квазиподонков, который создаёт из русской классики XIX века Уильям Олдройд, не должен возмущать или отталкивать любителей прозы Лескова. Почему? Просто те детали, которые казались толстобрюхими слонами в глазах Лескова, с годами превратились в мух — и наоборот. Свободный от преклонения перед оригиналом, Олдройд сделал важное для хорошей экранизации дело — переоценку ценностей в соответствии со своей эпохой. В 2017 году разговоры о том, как любовники-убийцы вместе отправляются на каторгу, где, несмотря на предательства, женщина остаётся верна гадкому проходимцу, звучат как минимум нелегитимно. Кэтрин ждёт не просто раскрепощения через измену, а тотального экзистенциального освобождения — в том числе и от пробудившего её любовника (потому в фильме совершенно другой финал). А её прямой, наглый и решительный взгляд в глаза зрителю в конце — явное предупреждение веку грядущему. 

Кэтрин ждёт не раскрепощения через измену, а тотального освобождения — в том числе и от пробудившего её любовника

По той же причине (пересмотр ценностей) в «Леди Макбет» Олдройда нет той истеричности, которая присуща русской литературной классике XIX века. Действие первоисточника — это лихорадочный прыжок из статики в гипердинамику, который кончается всепожирающим пламенем страсти, а начинается ленивой послеполуденной жарой, когда жирные птицы прыгают с ветки на ветку на глазах у вчерашних помещиков (очерк написан в 1864 году, три года спустя после отмены крепостного права). Эта вселенская скука мающихся дурью людей и становится истинной причиной бед героев Николая Лескова: они всю жизнь ведут себя как дети, а тратят время как молодожёны. Героиню попрекают из-за того, что она не рожает мужу ребёнка, но и сама про себя она думает: «Когда б я себе ребёночка бы родила, вот бы с ним, кажется, и весело стало». Читать она не любит («книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было»), а любит напиться чаю, спать, зевать, смотреть в сад и шелушить подсолнечные зёрнышки.

Жалеть увальней обоих полов, катающихся по страницам российской литературы того периода, в общем-то, бессмысленно (как правильно заметил полвека спустя Антон Чехов, спародировав всё это в комедии «Вишнёвый сад»); жалеть нужно об отсутствии на тот момент нужных социальных институтов. Поступление женщин в высшие учебные заведения России в XIX веке было запрещено, и лишь счастливицы, вроде Софьи Ковалевской, могли учиться за рубежом или, как Анна Волкова, работать в лаборатории. В 1860-х годах, когда был написан очерк Лескова, только-только зарождался интерес к правовому статусу русской женщины. Отчасти и благодаря социал-демократическому движению, над которым Лесков так недальновидно посмеивается через образ каторжницы Фионы (её в фильме нет). Та «была русская простота, которой даже лень сказать кому-нибудь: „прочь поди“ и которая знает только одно, что она баба. Такие женщины очень высоко ценятся в разбойничьих шайках, арестантских партиях и петербургских социально-демократических коммунах».

Английские пейзажи «с характером», тонкие нюансы освещения, скупой геометризм ненавистного дома — всё это показано настолько изящно, что работу великолепной Эри Вегнер хочется сравнить с живописной красотой операторских работ Джарина Блашке («Ведьма» Роберта Эггерса) или Брюно Дельбоннеля («Фауст» Александра Сокурова). Другая радость — музыка, которой в фильме почти нет. Тишина лучше всего передаёт скуку в условиях информационного вакуума XIX века. И только скрип половиц — за упокой.

Если сравнивать эту экранизацию с пересадкой сердца — то она прошла более чем успешно

Если русская природа умиляет и развращает, то природа английской деревни скорее пугает. Гудящие леса, белое и пустое солнце, рыхлый туман — туда и рвётся Кэтрин, пытаясь сбежать из-под контроля новой семьи: мужа Александра и свёкра Бориса. Дикая природа и дом, символ чопорности его хозяев, противопоставлены в традиции романтизма. Отсюда же — из одновременного интереса Олдройда к романтизму и модернизму — возникает особое напряжение: ураган страстей и торжество гуманизма наперегонки тянут чаши весов с поступками безумно влюблённой Кэтрин.

За роль в «Леди Макбет» 21-летняя Флоренс Пью уже стала «Прорывом года» по версии Британской академии кино и телевизионных искусств. Её игра держит зрителя в постоянном напряжении: мы не можем ни осудить её, ни оправдать; зритель то жалеет, то проклинает её, а то и вовсе торжествует вместе с Кэтрин. На 2018 год голливудские акулы уже рекрутировали Флоренс Пью в новый боевик с Лиамом Нисоном — и как бы её талант не оказался погребён в горе автоматных гильз.

Если сравнивать эту экранизацию с пересадкой сердца — то она прошла более чем успешно, и орган литературного оригинала радостно затрепетал в новом молодом теле. Олдройд излагает свои мысли остро, точно, компактно и безжалостно. Он не скучает по веку минувшему и России, которую мы потеряли, — ему-то терять было нечего. Но самое главное — он не жалеет одинаково страшных в своём интеллектуальном коматозе героев Николая Лескова. Героев, которые, перефразируя другого классика, и стрихнин жевали хорошо, и гуляли по два часа вокруг стола, и умывались чужой кровью, и всё же вышли несчастные, бездарные люди.

Фотографии: Altitude Film Distribution