КиноЗапредельно близко: «Теснота» как главный российский кинодебют года
Драма Кантемира Балагова задаёт неудобные вопросы о семейных узах и ксенофобии
дмитрий куркин
Когда юная Ила узнаёт, что ей подписан приговор, ей сушат волосы феном. То, что можно было назвать нормальной жизнью, для неё закончилось чуть раньше: её брата вместе с его невестой похитили неизвестные. Еврейская община Нальчика, к которой принадлежит семья Илы, не горит желанием обращаться в милицию, поскольку понимает, что этим только навредит заложникам — но и собирать деньги на выкуп не спешит. А это значит, что девушке, помогающей отцу-автомеханику, тайком от родителей смолящей сигареты и зависающей на окраинах города с местной пацанвой, придётся быстро распрощаться с детством. У семьи есть отчаянный план по спасению сына, и Иле в нём отведена ключевая роль. Так фен, приставленный к её виску, станет для неё дулом пистолета.
Эта сцена, короткая, выразительная, оглушающая (в прямом смысле: слова тонут в бытовом шуме) — лучшее, что есть в фильме «Теснота» Кантемира Балагова. Драме о еврейской семье из Нальчика, первая полнометражная работа ученика мастерской Сокурова, уже собрала одинаково комплиментарную прессу в Каннах (приз ФИПРЕССИ) и на «Кинотавре» («Лучший дебют» и приз гильдии кинокритиков), а теперь выходит в российский прокат. И идти на неё стоит ради хотя бы таких точных деталей. Это среди них прячется дьявол сразу нескольких болевых точек и конфликтов — межнационального, общинного и семейного, — на которые работа Балагова указывает, не размениваясь на чернуху. Меткому глазу не требуется оптика преувеличенного художественного пафоса.
В англоязычном варианте «Тесноту» перевели как «Closeness» («Близость»), и это даже не ошибка. Два понятия в картине Балагова синонимичны: токсичные отношения Илы с окружающими её людьми — прямое следствие бытовой клаустрофобии, вырваться из которой можно только ценой жертвы. Единственной альтернативой семье и коммуне, которая в критический момент оказывается беспомощной (слабость и эгоизм в фильме рифмуются не раз), становится компания ребят в спортивных костюмах. Там ей быстро дают понять — чужаков здесь не жалуют.
Межнациональное напряжение Балагов, опасающийся, что на Кавказе «Тесноту» могут не принять, наращивает постепенно, делая заход уже в первой сцене: Ила спрашивает отца, зачем он слушает песни на кабардинском, притом что языка не понимает. В дальнейшем непонимание и отчуждение будет только расти, но демаркационная линия между своими и чужими в фильме нанесена пунктиром — ненароком оброненными фразами в разговорах. Насилие выплёскивается на экран, но совсем не так, как можно было бы ожидать.
Двадцатипятилетний Балагов обращается к своим детским годам как к самому очевидному и близкому ему материалу — той правде, которую знает лучше всего
Парадокс «Тесноты» в том, что она рисует достоверную картину настоящего из прошлого. На 1998 год, в котором, по задумке Балагова, разворачивается действие фильма, указывают разбросанные тут и там приметы времени (Ельцин в газетных заголовках, Буланова в колонках, VHS-кассеты с запрещённым джихад-бардом Муцураевым), а сам режиссёр поясняет, что еврейская община, жившая в Кабардино-Балкарии в 90-х, к настоящему моменту почти целиком уехала из региона. И вместе с тем Балагову едва ли пришлось прикладывать огромные усилия для воссоздания антуража: в России осталось немало дворов и многоэтажек, где время замедляется и почти останавливается.
В этом нет лукавства художника: двадцатипятилетний Балагов обращается к своим детским годам как к самому очевидному и близкому ему материалу — той правде, которую знает лучше всего. И даже занятные анахронизмы (дискотечный хит «Ты меня не ищи» группы ViRUS! герои ленты слушать не могли, он вышел только в 1999-м) в фильме, скорее всего, нечаянны.
Гнев, отчаяние, пассивная агрессия — образ героини составляют оттенки-кирпичики, не всегда отличимые друг от друга, и Жовнер придаёт им естество
И тем не менее «Теснота» едва ли могла быть снята в конце 90-х. Причину этого зовут Ила. Это её энергия, упрямство и сила воли оказываются двигателем истории (что характерно, у её родителей в фильме имена есть, но в титрах они обозначены как «Отец» и «Мать»). Это она даёт не слишком характерный для российского кино портрет героини, которая, оказавшись заложницей, отказывается быть жертвой и без тени сомнения отстаивает свою правоту даже под дулом пистолета, а меньшее зло предпочитает не выбирать вовсе. Это она не просто срывается с цепи, на которую её собираются посадить, а отказывается эту цепь признавать. И в конечном счёте становится единственной, кто пусть и через травму, но преодолевает ощущение тесноты.
Выпускница мхатовской студии Дарья Жовнер в хорошем смысле «крадёт шоу». Само собой, для дебюта на большом экране вспыльчивая пацанка в джинсовом комбезе — конфета, а не роль. Вместе с тем Жовнер веришь как мало кому: и из-за того, как она взаимодействует с другими персонажами (родители, брат, бойфренд — за каждым разговором угадывается предыстория), и благодаря убийственным однострочным репликам, которыми Ила обозначает своё сопротивление, и из-за той лёгкости, с которой она переходит грань, отделяющую самооборону от подростковой жестокости. Гнев, отчаяние, пассивная агрессия — образ героини составляют оттенки-кирпичики, не всегда отличимые друг от друга, и Жовнер придаёт им естество.
Балагова уже сравнивают и с его наставником Сокуровым, и с европейскими соцреалистами вроде Кристиана Мунджиу, сам же он цитирует Ларса фон Триера и его «Рассекая волны» в качестве одного из источников вдохновения. Всё это и правда можно найти в «Тесноте», даром что авторский почерк режиссёра едва ли полностью сформировался. Но важнее то, что уже сейчас на авансцену выходит человек, готовый обстоятельно и без обиняков говорить о том, что всё чаще попадает в заголовки новостей: будь то усиливающаяся ксенофобия, исламский вопрос или уродливые проявления родительской «заботы».
Фотографии: Ленфильм
