КиноКино «оттепели»: Манифест свободы
и человечности, по которому соскучились

Кинематограф в СССР на протяжении почти всей его истории был самым популярным искусством и на общественно-политические перемены реагировал неизменно быстро — так, первые «иные» фильмы стали выходить даже не после XX съезда КПСС, утвердившего курс на десталинизацию, а раньше. Киновед Клара Исаева, например, вспоминает, как в 1951 году лёд тронулся после выхода на экраны фильма «Возвращение Василия Бортникова», в котором впервые за долгое время появился выразительный крупный план со сжатым кулаком. Подобные решительные и эмоциональные жесты были присущи революционному кино 20–30-х годов, в то время как язык кино сталинской эпохи оперировал в основном нейтральными средними планами и всегда существовал на грани условности на почтительном расстоянии от зрителя.

С начала 1950-х и молодые, и зрелые режиссёры и сценаристы стали ощущать необходимость в поиске языка, который мог бы адекватно ответить повестке. Именно поэтому на период «оттепели» приходится такое количество открытий и экспериментов, которыми не отличается, пожалуй, никакое другое время. Начиналось всё с маленьких и почти незаметных шагов: реальность послевоенного периода состояла из кризиса и безденежья, в условиях которого в том же 1951 году было выпущено всего девять картин. В год смерти Сталина посещаемость кинотеатров составила 1,5 миллиарда зрителей, что для большой страны показатель не слишком хороший. В периоде «малокартинья» всё же продолжали работать уже известные режиссёры, которым резкая смена повестки дала шанс заниматься темами, ранее запретными, да ещё и без былого количества цензурных ограничений. Одним из первых почву опробовал автор «Баллады о солдате» Григорий Чухрай, в 1956 году закончивший фильм «Сорок первый».

Повесть Бориса Лавренёва, которую уже однажды экранизировали в 1920-х, не слишком почиталась официальной пропагандой, поскольку рассказывала шекспировскую историю в условиях Гражданской войны: она из «красных», он из «белых», между ними любовь, но гражданский долг превыше всего. Чухрай отказался от идеологического разделения героев по цензурным правилам на плохих и хороших. В первую очередь он показал их людьми, испытывающими нормальные человеческие чувства в экстремальных обстоятельствах. На X фестивале в Каннах «Сорок первый» получил премию с формулировкой «За оригинальный сценарий, гуманизм и романтику», а у советского кинематографа после этого открылось второе дыхание.

Помимо всего прочего, ослабление спущенного сверху канона дало кинематографистам заниматься разработкой по-настоящему современных эстетических идей. Кадры пустыни из «Сорок первого», снятые оператором Сергеем Урусевским, были сплошным светом и цветом — для этого он изобрёл самодельные фильтры, используя капроновые чулки и стекло, смазанное вазелином.

В том же году вышел ещё один «оттепельный» шедевр — «Весна на Заречной улице» Феликса Миронера и только дебютировавшего Марлена Хуциева, в котором утвердил себя самый узнаваемый изобразительный приём 1960-х — летящая камера. Долгие проезды по заводским пейзажам выглядели по-настоящему дерзко в сравнении с почти неподвижными фильмами сталинской эпохи и не транслировали никакого идеологического смысла, помимо предчувствия свободы. Сама же «Весна...» была образцовым ромкомом, выросшим из тела советской производственной драмы. Только производственная часть в этом фильме отодвинулась далеко на второй план, а главной темой картины стала, конечно, любовь между молодой учительницей и грубоватым рабочим. Никакого обязательного финала с выбором в пользу долга и дела жизни.

Для того чтобы понять, какую разницу на экране наступающей эпохи наблюдали зрители фильмов 1950-х, стоит вспомнить одну из самых абсурдных сцен советского кинематографа. В финале масштабной картины Михаила Чиаурели «Падение Берлина» мы наблюдаем торжество победы и встречу влюблённых главных героев, которые сначала целуют сошедшего с самолёта вождя и только потом бегут в объятия друг друга. Этот фильм был одним из лидеров проката 1950-х годов, но после смерти Сталина его сняли с экранов. Неудивительно, что после таких выходов борьба за достоверность, в том числе и психологическую, стала одной из главных задач для «оттепельных» кинематографистов. К концу 1960-х до кинотеатров дошли три миллиарда зрителей, заворожённых новой искренностью отечественного кино.

В кино 50–60-х смело поднимались темы до этого запретные или окружённые огромным количеством строгих шаблонов, которым надо было следовать на всех стадиях производства. И взрослые, и юные шестидесятники видели ужасы Гражданской и Великой Отечественной войн своими глазами и чувствовали отголоски трагедии, поэтому нуждались в рефлексии, не отягощённой цензурой. Первый «оттепельный» фильм на эту тему, добившийся триумфа, — каннский лауреат «Летят журавли» Михаила Калатозова.

Война в нём показана совсем не с точки зрения граждан победившего государства: большая часть действия происходит даже не в тылу, а в разрушенной этой войной повседневной жизни. Главная героиня Вероника в исполнении Татьяны Самойловой, в одночасье оказавшаяся в полном одиночестве в разрушенном доме, вынуждена принимать совсем не благородные решения, чтобы выжить. Она выходит замуж за младшего брата своего возлюбленного, ушедшего на фронт, по-каренински решается на самоубийство, а в финале ищет в толпе вернувшихся того самого человека — пока не поймёт со всей ясностью, что его нет в живых.

Сталинский официоз не рассказывал о погибших, если в этой гибели не было самоотверженного подвига, не говорил о случайных жертвах и трагедиях каждого дня. Фильм Калатозова впервые напомнил о том, что за полем военных действий не бывает правых и виноватых — только пострадавшие. Такая неоднозначная героиня, как Вероника, тоже появилась на экране впервые и позволила многим взглянуть в глаза недавним жестоким обстоятельствам, в которых живые люди просто не могли придерживаться картонных принципов советской морали. И вновь над всей этой тотальной натуральностью парила камера Сергея Урусевского — по ней в Европе советское кино нового времени запомнят как концентрат воздуха и поэзии. До самого громкого, самого тяжёлого высказывания об ужасах войны — документального фильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» — ещё восемь лет.

Благодаря режиссёрам-шестидесятникам на экранах стали массово появляться дети и подростки. В 1960 году на экраны вышла чудесная, лёгкая и трогательная комедия Игоря Таланкина и Георгия Данелии «Серёжа». Фильм стал по-своему культовым, и его афиша мелькает в самой шестидесятнической в мире картине «Застава Ильича». Фильм о настоящей дружбе между мальчиком Серёжей и его «новым папой», председателем колхоза, которого играет Сергей Бондарчук, часто сравнивают с шедеврами итальянского неореализма — и даже в нём есть серьёзный социальный подтекст. Откуда бы взяться замечательному отчиму, не будь мальчик классической послевоенной безотцовщиной?

К детям войны режиссёры нового поколения относились с особенным трепетом. Самый точный портрет навсегда отмеченных войной юных, повзрослевших слишком рано, нарисовал Андрей Тарковский в своём первом полнометражном фильме «Иваново детство». Рассказывая историю двенадцатилетнего разведчика, режиссёр концентрировался не на героизме и самоотверженности Ивана, а на его детских привычках, тоске по матери, дому и безоблачному счастью, которые война у него отняла. По ночам он видит одни и те же сны, а в свободную минуту садится играть в «войну», несмотря на то, что для него это давно уже не детская забава, а реальность, превратившаяся в норму.

Одним из знаковых отличий 1960-х стали как раз вопросы к молодому поколению, но задавать их начали по-другому — без торжественных поучений с трибуны и указаний правильного пути. Молодые герои шестидесятнических фильмов терялись, бесцельно бродили, искали счастья в каждом моменте жизни и строить коммунизм стремились куда меньше, чем заниматься действительно близкими сердцу и свойственными их возрасту проблемами. Главным певцом поколения тогдашних двадцатилетних стал вгиковец Геннадий Шпаликов, автор сценариев к двум самым важным картинам эпохи: «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии и «Заставе Ильича» Марлена Хуциева.

Молодые герои картин действовали в современных реалиях, и для кинематографистов было важно подчеркнуть это. Городские приключения в «Я шагаю по Москве» переживаются на фоне глобального метростроя, а в знаменитой сцене «Заставы Ильича» герои оказываются на поэтическом вечере в Политехническом музее, где стихи читают настоящие поэты-шестидесятники: Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и другие. В обоих фильмах создатели настаивают на реальных локациях и реальных лицах, тщательно документируют Москву того времени — солнечную, трамвайную, шумную, большую и тихую-тихую в предрассветный час.

Город, принадлежащий молодым, подчёркнут не только с его парадных сторон. Несмотря на высочайшую популярность среди молодых интеллигентов, эти картины настигала печальная судьба: фильмы, рассказывавшие о людях бесцельных и бесполезных с точки зрения идеологии, лично Хрущёву не нравились. «Застава Ильича» отправилась на полку и вышла через год с большими сокращениями под названием «Мне двадцать лет», а «Я шагаю по Москве» долго и мучительно переделывался, прежде чем дорога к экранам для него наконец открылась. В 1974 году блестящий писатель и поэт Шпаликов покончил с собой в Доме творчества писателей, оставив после себя дочь, множество не ушедших в большое плавание произведений и единственную режиссёрскую работу — фильм «Долгая счастливая жизнь», пронзительную картину о невозможности любви. С этим жестоким и быстро наступившим периодом «закручивания гаек» связано рождение двух последних больших тенденций 1960-х.

Первая из них заключалась в том, что на фоне зрительского интереса к кинематографу и последующего развития жанрового кино вроде бы невинные и развлекательные комедии того времени были насквозь проникнуты очень злой иронией. Достаточно вспомнить «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» Элема Климова с его шутками про «кукурузу — царицу полей», похоронами подозрительно напоминающей Хрущёва бабушки и прочими элементами иносказательной, но очевидной в самой основе фильма сатирой над принципами жизни в обществе тоталитарного контроля. Что случилось с фильмом? Ответ очевиден. Правда, после того как комедию спешно отправили в архивы, её всё же показали самому вождю, который нашёл фильм презабавным и в конце концов разрешил выпустить на экраны.

Последний выстрел «оттепели» стал во всех смыслах завершающим. Практически вся плеяда кинематографистов, успевших за это маленькое десятилетие вписать свои имена в историю кино, к концу 1960-х годов один за другим выпустили экзистенциальные картины, зафиксировавшие разочарование в «оттепельном» проекте и огромную усталость от всего, что представляет собой реальный советский мир. Нежный и красивый «Июльский дождь» Марлена Хуциева, один из первых фильмов Киры Муратовой «Короткие встречи», посвящение Гражданской войне «Гори, гори, моя звезда» Александра Митты и вторящий той же теме «В огне брода нет» Глеба Панфилова — десятки самых разных фильмов объединены этой атмосферой конца прекрасной эпохи.

Обращаясь к темам прошлого, авторы фильмов будто искали историческую точку невозврата, показывали современникам, как прекрасная мечта о революционном будущем оборачивается кровавой реальностью. В это время вписано множество женских портретов: героев-мужчин, которым предстояло выбирать будущее, разбираться с последствиями войны и представлять новое поколение, на экране постепенно сменили героини-женщины, в которых авторы фильмов вкладывали парадоксальное сочетание внутренней силы и глобальной усталости. Героини Муратовой и Марлена Хуциева переживали разрыв отношений, естественное одиночество в послевоенном мире и необходимость каждодневной борьбы, что, конечно, совершенно не вписывалось в советский конъюнктурный образец. Самым честным выходом многим виделся решительный эскапизм, уход в себя. Такова, например, Таня Тёткина, героиня панфиловского «В огне брода нет», открывшая в себе страсть к творчеству, несмотря на существование в мире, где не прекращается дождь из пуль.

Кинематографическая «оттепель» стала поворотным моментом для истории отечественного кино: эти фильмы по сей день цитируют и переосмысливают, а их правда оказалась сильнее попыток высшего руководства забросить их на пыльные антресоли. Кино 1960-х научило нас вглядываться в человеческое лицо и душу, сумело свернуть с пути праздничного агитпропа и подарило десятки настоящих авторов, часть которых живы, здоровы и работают по сей день. Их главной темой был гуманизм, вставший над законами, идеологией и глобальной иллюзией машинного общества — а эти вопросы легко отрываются от любой актуальности, и мы живём с ними до сих пор.

Фотографии: Мосфильм, Одесская киностудия, Ленфильм