Интервью«Лиза, которая занимается музыкой»: Лиза Громова
о новом альбоме
и взрослении

Эта фраза пришла мне в голову посреди вечеринки. Было очень грустно, потому что меня связывали с присутствовавшим на ней человеком определенные отношения. Я не могла пить, не могла веселиться. Знаешь, когда тебе настолько плохо, что ты даже пьяным не хочешь быть. Я села на лестницу, ушла в себя и залипла на кисти правой руки — у меня там была то ли небольшая царапина, то ли шрам от случайного сигаретного ожога. И у меня начал рождаться текст „Собаки“, который я написала вроде как про себя — что я ощущала себя, как „глупая скучная собака“, пришла на этот праздник жизни к человеку, с которым пару недель назад ещё была вместе, и вот сижу. Вроде собака, вроде добрая и хорошая, вроде жду чего-то, такая преданная и верная, но вроде как и плохая, и непонятно вообще ничего. Глупая, потому что пришла, а скучная, потому что сижу и скучаю.

Мне было в принципе тяжело, как человеку, потому что я расту, и у меня случилось что-то вроде депрессии. Но именно с написанием второго альбома — вообще нет. Как сказал Саша (Пьяных, продюсер альбома, участник группы «Мальбэк» — Прим. ред.), со вторым альбомом у нас получился „эффект анти-первого альбома“. Обычно дебют и какой-то взрыв приходится на первую запись — в нашем случае, мне кажется, это скорее относится ко второй.

Я повзрослела за этот год. Для меня новый альбом взрослый — по эмоциям, по текстам, по подходу к написанию, по тому, как я с голосом обращаюсь. Всё, что связано с ним, про взросление, про совершенствование себя, про извлечение крутого, хорошего, плохого из полученного опыта.

Для меня „Прелесть“ не имеет какой-то особой ценности. Если бы меня спросили: „Купишь альбом "Прелесть" в iTunes?“, я бы сказала: „Нет“. Я подумаю тысячу раз. Вроде и не жалко, а вроде это и не тот альбом, без которого я бы жить не могла. или который мне бы хотелось переслушивать часто. А вот за „глупую скучную собаку“, думаю, я отдам, сколько она там стоит в iTunes.

Это правда!

Да блин, я за этот год облажалась миллиард раз, причём не по своей воле. Я, судя по своему прекрасному опыту в этом году, пережила столько падений — даже без взлетов. Обычно как бывает — тебе говорят: „Ну, жизнь — это качели, то вверх, то вниз…“. Нет, это всё буллшит. Вниз – вниз – вниз – вниз – вниз – вниз – вниз, а потом: „О! Ровно! Прикольно“. А потом снова вниз – вниз – вниз. По-другому не бывает. По крайней мере, я сейчас так считаю.

В общем, во время написания этого альбома, в течение года, у меня был вечный полёт вниз. Чтобы измениться, тебе нужно испытать очень много лажи. Человек не становится хорошим, да и плохим, если не находится в обострённой ситуации. Это не только когда тебе плохо, это ещё и когда ты начинаешь исследовать всевозможные собственные эмоциональные проявления. Ты можешь всю жизнь думать, что ты хороший, а потом такое предательство совершишь. И начинаешь пересматривать себя, свою жизнь и всё остальное. Я сейчас говорю не на своем примере, а просто первое, что приходит в голову.

Это и личное, и нет. И это не то, чтобы один полёт, а несколько разных. Я однажды уже говорила другу, что 2018–2019 — это худший год в моей жизни. Столько непредвиденных плохих ситуаций в моей жизни не случалось вообще никогда. Я всю жизнь считала себя очень везучей, думала, что всё, что я делаю, делаю себе во благо. Но вышло так, что даже то, что ты делаешь себе в благо, приводит тебя к полнейшему отстою. К каким-то вещам ты не можешь быть заранее готова, не можешь их предугадать — доверяешься, веришь, что делаешь что-то хорошее, а потом всё переворачивается.

Я начала писать альбом в октябре. Тогда же закончились мои последние отношения: финальная точка была поставлена в мой день рождения или сразу после. Сначала у меня стояла цель выпустить EP в ноябре, перед сольным концертом 8 ноября, про свои последние отношения. Из этого EP на альбом вошли всего три песни: „Плавали“, „Наказание“ и, собственно, песня „После“, которая идет финальной. То есть хронология повествования в альбоме нарушена… Нет, я что-то передумала рассказывать эту историю. Не знаю, зачем вспоминать конкретные ситуации — есть же итог. И всё равно это прошлый этап, я рассказала о нём на своем языке.

Вообще нет. У меня нет ощущения, что я полноценно живу творческой деятельностью, что она меня полностью забирает. Есть разделение на просто Лизу и на Лизу, которая делает музыку. Не то чтобы это два разных человека, просто два разных подхода к жизни и к работе.

Нет. Возможно, на начальном этапе мы с Сашей думали о референсах, чем-то вдохновлялись. Одно время слушали Пугачеву — у меня был период, когда я бесконечно смотрела ее клипы и интервью. Или новые альбомы, но мы не брали их за основу. Могу только сказать, что на „Наказании“ и „Мы всегда были не“ референсом по звуку гитары я взяла группу Foals, потому что мне очень нравится их гитарная подача: и жёсткая, и немножко плавающая. Песня „Время“ в какой-то момент напоминает Massive Attack — мы не брали их за основу, но здорово, что получилось ассоциативно с ними. И песня „Плавали“ — сначала она вообще была в другой музыкальной версии — мы делали её под „I Follow Rivers“ Люкке Ли.

Да. Наверное, музыка отнимает большую часть моего времени, и для новых знакомых и в кругу друзей я в первую очередь „Лиза, которая занимается музыкой“. Но при этом я не до конца себя идентифицирую именно как музыканта, я считаю, что я — текстовик. Что мне бы действительно хотелось делать постоянно — это писать тексты. Чем я, собственно, и занимаюсь — просто это сложилось в музыкальную историю.

Ну вот сейчас у всех каникулы, с сентября думаю сделать новый вброс. Я не хочу бросать заниматься преподаванием, потому что мне это интересно, и есть такая классная фраза: «Если ты хочешь в чём-то преуспеть, начни это преподавать». Поэтому, раз уж я занимаюсь текстовым творчеством, написанием текстов — литература мне в помощь!

Я бы хотела книжку издать. Сборник стихотворений или прозаических текстов. Плюс у меня есть письма, не предназначенные для отправления, которые я периодически пишу, когда меня захлёстывает, обращаясь к кому-то: к людям, к каким-то ситуациям, к себе. Я думала, что если бы я решила выпускать мерч, то я бы хотела, чтобы это была книжка.

Это была Петина (Мартича, второго участника „Озёр“ и участника группы „Пасош“ — Прим. ред.) идея, потому что когда мы с ним познакомились, я была очень маленькой и юной. Я вообще не умела ничего писать и не думала, что умею. А у Пети уже были проекты, и у него была такая мысль: как понять, есть ли потенциал у того, что ты делаешь, и как раскрыть его. Учитывая, что у тебя и так много связей, если ты скажешь: „Вот, я сделал проект, как насчёт того, чтобы у вас его запостить“, — наверное, все его запостят. А ему — и нам автоматически — не хотелось, чтобы это происходило в таком формате. Поэтому мы решили сделать анонимный проект и держали его в секрете от наших друзей.

Небезызвестная история, когда нас звали, кажется, на Moscow Music Week. Нам писал на почту Расел (Рахман — Прим. ред.) из группы „Спасибо“, потому что он вёл какой-то шоукейс: „Йоу, ребята, мы хотим вас позвать, вы классные“. Мы-то Расела знаем, а он не знает, что это мы. И Стёпа Казарьян тоже на почту писал, что он хочет нас пригласить выступить, и мы игнорировали, бесили всех, а он сидел рядом с нами, говорил: „Блин, эти гребаные "Озера" мне не отвечают! Кем они себя возомнили?“. Было забавно, что мы долгое время водили за нос знакомых и друзей, которые занимаются концертами и фестивалями.

Нет-нет. И плюс, знаешь, не хотелось, чтобы наша музыка ассоциировалась с конкретными людьми. Люди, как персонажи, влияют на музыку, на то, что они делают. Приведу дурацкий пример: многие перестают поддерживать творческих деятелей, когда выясняется, что они совершили харассмент. В нашем случае не про харассмент речь: просто о Пете как о музыканте уже сложилось определенное мнение. Обо мне его не было, но всё равно не хотелось делать привязку к личности, хотелось, чтобы только музыка, которую мы делаем, играла роль.

Нет, мы не понимали, что это работает и можно перестать это делать. Просто я уже эгоистично хотела, чтобы меня знали, и в итоге на каком-то фестивале вышла без маски. Ну и Петя, соответственно, тоже — я уговорила его это как-то сделать. Плюс это не всегда было удобно. Я уже рассказывала тысячу раз, что у меня плохое зрение, линзы я не ношу, а когда ты в маске, ты ничего не видишь, куда ты идёшь, как ступаешь. Петя всегда был как бы моим телохранителем — он меня держал за ручку, когда мы спускались по лестнице, чтобы я просто не упала.

Это было на „Прелести“. Знаешь, „Прелесть“ — это переходный этап. Не лезешь из себя, а просто: „Я сделаю вот так“. Ну да, хорошо. И ты не делаешь что-то сверх, делаешь ровную историю, потому что научилась что-то делать. А вот „глупая скучная собака“, мне кажется, даже в каких-то моментах, где есть не суперклассные образы и завуалированные фразы, где всё очень просто написано, всё равно складывается во что-то полноценное, самодостаточное и, опять же, взрослое.

Да нет. Наоборот, у меня постоянно желание как-то изощриться. Иногда я себя стопорю, или нет: это зависит от настроения, а не от конечной цели. По факту ведь ты всё делаешь для себя. Все грёбанные эгоисты. И я, по-моему, уже писала в твиттере, что все музыканты — это не о том, что „мы делаем музыку для кого-то“, а скорее „о боже, посмотрите, как я классно умею страдать, как клёво я умею любить, и как я вот тут еще классно могу сделать“. Это всё об этом. Просто все выбирают свой язык. И, наверное, дело в подаче и в образе — как ты себя позиционируешь. Но по факту мы всё равно все грёбанные эгоисты.

„Озёра“ — это вообще отдельная история. „Озёра“ — это как самый классный сон, который ты будешь помнить всю жизнь. Но сны могут сниться и детям, и взрослым, и вообще кому угодно. Для меня это, наверное, вообще ни с чем не сравнимо. Мне кажется, что в „Озёрах“ я сказала и сделала больше, чем за всё время любого творческого самопознания и творческой реализации. Это было чисто, это было прекрасно, хорошо, и для меня это какой-то большой показатель… меня. Ну и Пети в том числе, потому что без него „Озёр“ бы точно не было.

А мне кажется, наоборот, это очень масштабный проект.

Понимаешь, у нас не было цели распространять его в массы. У нас вообще не было цели, по факту мы просто делали. И это было круто. Почему я говорю, что для меня „Озёра“— удивительно масштабный проект: он чистый, он живой, он человечный, он про всё. Если даже он и про грусть, то только про светлую. До сих пор мне кажется, „Озёра“ не то, что напоминают о себе, — люди продолжают их любить, слушать так, как будто это незаконченная история. Она просто начала жить в другом ключе, сама по себе.

Когда говорят, что проект закончился „навсегда“, я обычно отвечаю строчкой из песни „Секреты“: „Стоит лишь закрыть свои глаза / Все истории начать сначала“. То есть это момент, опять же, про мечтания. Ты же всё равно пересматриваешь какие-то фильмы, перечитываешь какие-то книги и переслушиваешь какую-то музыку. Значит ли это, что история закончена? Нет. Ты не можешь изменить уже написанную историю, например, когда пересматриваешь фильм на кассете. Ты можешь поставить его на паузу, можешь ускорить его, можешь перемотать назад — по факту, история та же самая, но то, как ты с ней взаимодействуешь и то, как ты ей управляешь, создает новую историю. Вот „Озёра“, мне кажется, про это.

Иногда те же самые сны могут сниться тебе снова и снова.

Фотографии: Лиза Громова