ИнтервьюAïsha Devi о мантрах, смерти капитализма
и параллельных мирах

Вы росли в Швейцарии, где, как сами говорите, торжествовало кальвинистское иудеохристианское мировоззрение. Что конкретно вы имеете в виду? 

В Швейцарии и вообще в Европе нам с детства прививали идею о том, что нужно обязательно достигнуть некого положения в обществе. Нужно много работать, и тогда ты обязательно всего добьёшься — но за счастье придётся побороться. Счастье, говорили нам, это карьера, а самое важное в жизни — стремиться быть лучшим. Всегда в воздухе была эта идея иерархичности, всегда все думали о необходимости карабкаться по социальной лестнице.

У аксиомы «счастье — это успех», на самом деле, есть религиозная подоплёка: если ты получаешь удовольствие, тебе должно быть стыдно; тебе должно быть стыдно, если ты не работаешь; ты всегда должен быть частью общества. В действительности всё это было манипулированием людьми для того, чтобы они приняли существующие правила системы. Музыка стала для меня способом избежать предопределённого взгляда на вещи, необходимости борьбы за социальное положение и вечной иерархической пирамиды.

Вам не кажется, что иерархичность так или иначе присутствует и в музыке тоже?

Конечно, но правила тут совсем другие. Музыкальная индустрия, действительно, была создана людьми, которые хотели всё сделать по тем же законам, что приняты в обществе. Но если раньше всё сильно зависело от больших лейблов, то теперь правила меняются. У каждого есть свой лейбл, своё видение того, как развивается музыкальный процесс. Я думаю, прежняя система скоро будет уничтожена. Всё сильно фрагментировано и разделено на ниши — и мне это очень нравится. В обществе до сих пор сохраняются точки притяжения, от которых зависят самые важные вещи, но в музыке это совсем не обязательно так. Если хотите, вы можете развиваться в рамках прежней системы — думать о власти, популярности и всём таком. Но я всё-таки занимаюсь музыкой по другим причинам.

А по каким? Вы начали с того, что записывались под псевдонимом Kate Wax и даже выступали в «Солянке». Как эта история началась?

Я училась на графического дизайнера. Росла я без компьютера, потому что больше люблю природу, но для учёбы мне пришлось его купить. И так я открыла для себя виртуальный мир — не материальный, а тот, который ты можешь создать на компьютере. Этот мир показался мне совершенно фантастическим, сначала даже на уровне одних картинок. Графическим дизайнером мне быть решительно не хотелось, потому что я ненавижу работать на кого-то другого, и я начала устанавливать разные программы вроде Reason. Тогда я впервые нашла свой космос, в котором мне было комфортно существовать. В виртуальности нет времени, нет пространства — это совершенно другое место, в котором мне нравится заниматься музыкой. Когда я играю вживую, я хочу донести до людей мысль о том, что мы можем выйти в какое-то иное измерение.

← клип на песню «Mazdâ» снял китайский художник Тянжуо Чен, смешавший в одном пространстве духовные символы с бондажом и конфетными оттенками

Я был на вашем концерте в «Berghain» в феврале. Меня удивило, что после него вы пошли на второй этаж «Panorama Bar» и обнимались там со зрителями, разговаривали с ними. кроме вас из выступавших в тот же вечер так никто не сделал. Вы всегда так поступаете?

Да, потому что я росла очень одинокой и отрезанной от мира. Первое, что должна делать музыка, — объединять людей. А раз сейчас я могу объединять людей, я не собираюсь сидеть в своей башне. Я хочу разговаривать с людьми, хочу чувствовать их, хочу учиться у них. Я думаю, андеграундные электронщики всё меньше зависят от своих эго: музыкант даёт концерт, аудитория слушает, а музыканту абсолютно … [всё равно], что он только что стоял на сцене и что он вообще музыкант. Я думаю, музыканты хотят учиться у публики, и у публики есть знания, которыми она может с ним поделиться. Все люди — это одна нервная система. У всех есть сила, у всех электричество, которое они могут отдавать друг другу.

Что воспитывавшие вас бабушка и дедушка думают о кальвинистском мировоззрении?

Мне кажется, они тоже всю дорогу боролись с ним. Моя бабушка умерла в прошлом году; мой альбом «Of Matter and Spirit» — дань памяти ей. Когда я была маленькой, она брала меня с собой в разные путешествия: в Египет, Мексику, Африку. Думаю, уже тогда она искала что-то другое, отличающееся от привычного положения вещей, чувствуя себя изгоем. Мой дедушка — физик, добившийся успеха и признания, но для него наука всегда была языком, объясняющим мир. Это его альтернатива и его способ избегать истеблишмента. При этом и бабушка, и дедушка всегда были очень счастливыми людьми. Дедушка послушал весь «Of Matter and Spirit», который, кстати, я назвала в честь его книги — и выписал себе что-то про каждый трек, попытался всё понять.

Вы с детства учились пению. Однажды вы сказали, что чем больше экспериментируете с разными видами вокала, тем больше меняется ваш голос и тем меньше вы можете использовать традиционную оперную технику. Не жалеете об этом?

Это не значит, что я что-то потеряла — я, скорее, нашла со временем свою собственную технику. Чем больше я занималась медитацией, тем больше чувствовала себя ближе к самой себе и тем сильнее менялся мой голос. Я всё ещё могу петь сопрано или бельканто, но мне гораздо интереснее вокал вне привычной в Европе диатоники. Медитация и голос сильно связаны друг с другом: их техники сливаются в один язык, и получается что-то естественное, зависящее от моего тела.

Когда ты поёшь, ты используешь определённые частоты, которые могут вызвать вибрации в теле другого человека. Для меня пение неотделимо от вибраций, что-то, что происходит в моём горле, в моих лёгких, может происходить в носу или в гортани, если я использую вокальные техники монахов. Поэтому я не чувствую, что я теряю что-то, — я больше умею и собираюсь использовать это в своей музыке. Если ты поёшь поп-песни, ты пропеваешь текст. Мне больше нравится использовать голос как частотный инструмент, больше напоминающий молитву. Почему-то это запрещено в нашей поп-культуре, но мы должны вспомнить о первобытном состоянии, о мантре, о погружении людей в другое состояние, о музыке как шаманском инструменте.

Должна ли сама музыка — то есть продакшн, всё помимо голоса — работать так же?

Конечно! Тут есть огромное пространство для эксперимента. Весь спектр звуков влияет на человека: низкие частоты — на нижние части тела, а когда вы на концерте слышите более высокие частоты, то чувствуете, как что-то происходит с вашим мозгом. Все эти знания обычно используются для того, чтобы определённым образом гипнотизировать людей: например, так делают звёзды EDM. Популярная музыка сегодня всё чаще напоминает рекламные джинглы. У них есть повторяющиеся паттерны, работающие как мантры, которые используются, чтобы контролировать чужое сознание.

Но вы же тоже увлечены идеей того, что электронная музыка напоминает мантры.

Дело в том, что раньше у меня было чувство, как будто я не могу донести моё собственное послание среди других электронных музыкантов, пишущих музыку в основном для чужого развлечения. Безусловно, повторяющийся луп — это основа для мантры, и это самое важное для выхода в трансцендентное состояние. Ровно этого я и добиваюсь. Клубы — это новые церкви: музыка может столь сильно влиять на людей, что впадут в коллективный транс.

Почему вас увлекла медитация?

Я медитировала на мантру примерно год, но не понимала, как всё это на меня воздействует. Чего-то не хватало, и я начала читать книги, разбираться в вопросе, потому что чувствовала, что могла входить в транс после медитации. Я читала веды, буддийские сутры, древние египетские тексты. Когда все точки наконец соединились в одну картину, эффект был фантастическим. Я съездила к своему отчиму, семья которого живёт в Тунисе недалеко от Сахары — в пустыне у меня был очень необычный опыт медитации, после которого я решила отбросить псевдоним Kate Wax и начала выступать под настоящим именем. Дальше я стала вегетарианкой, после чего моё здоровье сильно улучшилось. А вы медитируете?

Ну, я пробовал, но не уверен, что всё правильно делал.

А тут нет «правильно» и «неправильно». У каждого свой подход. Можно попробовать разные техники, связанные с дыханием, или повторять мантры. После месяца медитации моя жизнь сильно изменилась.

Вы упомянули древние тексты, сутры, веды. Как в разных религиях говорится о соотношении мужского и женского?

Разделение полов всегда казалось мне чем-то надуманным, используемым для того, чтобы контролировать общество. В Европе это вызвано религиозной традицией. Проблема с разными религиями в том, что они неправильно истолковывают древние тексты. В этих текстах вы не найдёте гендерных вопросов — важнее всего идея монизма, бытия как такового. Нет рас, полов, социальной детерминации. В индуизме и в буддизме даже сейчас очень много мизогинии, но в первоисточниках этого нет, это всё современная реинтерпретиация.

В некоторых интервью вы говорили о том, что капиталистическая система, по-вашему, умирает. Почему вы так думаете?

Прежняя парадигма действительно больше не работает. Благодаря интернету теперь нельзя подчинить себе массовое население — это только первая часть начинающейся революции. Никто не хочет быть рабом, а ведь капиталистическая система основана именно на рабстве — психологическом рабстве, умственном рабстве, рабстве индустрии развлечений.

Эта односторонняя система больше не удовлетворяет людей. Всё чаще они начинают думать по-другому, понимать, что денежная система порочна в самой своей сути. Очень важно делиться новыми знаниями — люди к ним тянутся, и всё это отличается от того, чему нас учили в школе. Не знаю, чувствуете ли вы это, но люди действительно становятся более сознательными. Они хотят вырваться из прежней системы. Капиталисты стремятся к тому, чтобы вы думали, как будто проживаете одну жизнь и что нужно прожить её максимально успешно. Именно поэтому вам нужно купить этот крем, чтобы выглядеть хорошо в старости, — ну, вы понимаете.

Но для капиталистов совершенно губительно то, что сейчас происходит в физике. У меня тут в десяти минутах езды ЦЕРН — Европейский центр ядерных исследований. Они экспериментируют с коллайдером и вот-вот могут открыть наличие других измерений. Вполне возможно, то же самое сейчас происходит в тысячах других реальностей — таким образом, возможно, мы с вами все на самом деле бессмертны!

А как люди становятся более сознательными, по-вашему?

Знаете, в детстве нас учили, что есть успех, и связан он прежде всего с материальными вещами. Поколение наших родителей — не моих, у моих всё несколько по-другому, я говорю о родителях моих друзей — считало, что нужно купить дом, устроиться на хорошую работу, завести детей, собак, построить бассейн… Сейчас никто себе не может позволить купить дом и никто не мечтает о том же самом. Капитализм съел сам себя. У людей новые мечты о новом счастье.

Например, пятьдесят лет назад никто не думал, что счастье — это путешествия. Сейчас люди понимают, что поездки в разные страны очень важны, и именно путешествия открывают для них новые миры. Когда вы будете умирать, если вы будете думать о том, что это ваша последняя жизнь, вы не вспомните, что когда-то купили две виллы на юге Франции. Вы будете думать о любви, о странах, в которых вы побывали, обо всех эмоциях, которые вы запомнили, которые вы накопили в ваших сердцах, в вашей душе. Это же всё очень просто — и мне кажется, что люди это сегодня понимают.

Фотографии: Aïsha Devi/Facebook (1, 2), Bandcamp