ИнтервьюСкарлетт Йоханссон
о чувственности
и человечности

Это, наверное, самый смелый фильм в вашей карьере. Вы не боитесь рисковать?

Мне кажется, чем старше я становлюсь, тем комфортнее я себя ощущаю — как наедине с собой, так и в работе. Чем больше я учусь не тешить себя иллюзиями и напрасными ожиданиями, тем больше у меня смелости и уверенности в себе. Это внутренняя свобода — умение довериться своей интуиции, а не просчитывать все наперед. Наверное, для этого требуется определенная смелость. Наверное. Не знаю.

Это еще и принятие своего тела. В «Побудь в моей шкуре» вы не побоялись раздеться и предстать в не самом идеальном образе.

Ну, вообще-то, по натуре я совсем не нудист. У меня нет склонности сбрасывать одежду перед камерой. Но я играю героиню, которая по ходу фильма открывает себя, обнаруживает свою телесность — я имею в виду сущность человеческую, не просто наготу. Конечно, это заставило меня взглянуть на какие-то вещи по-новому, и на себя в том числе. Я многое про себя поняла, включая то, что до этого ощущала лишь подсознательно: все ярлыки, которые на меня навесили, и которые я сама на себя навешиваю. Пришел момент от них избавиться. И единственный способ это сделать — это признать «да, я такая», реалистично взглянуть на собственное тело: как оно двигается, как оно выглядит. Принять его таким, какое оно есть. Знаете, в детстве похожее чувство бывает, когда вдруг видишь свое отражение в зеркале и такой: «Ой, это же я». Эта способность самоосознания отличает нас от животных — это чувство приходит в самом раннем возрасте, это момент признания себя. Ощущение своей сущности, что ли. Я очень рада, что Джонатан (Глейзер, режиссер фильма. — Прим. ред.) никогда не смотрел оценивающе ни на меня, ни на мое тело — ему было важно, как я играю, а не как я выгляжу, будь то в одежде или без нее. Это приятно.

Что привлекло вас в этой роли?

Я прочитала сценарий за пару лет до начала съемок, и тогда это была такая пьеса для двух актеров — про двух людей, точнее, про двух пришельцев, которые пытаются ассимилироваться в земном обществе. Потому что у всех вокруг них своя, совершенно отдельная жизнь. Это была история о поиске своего места в чужом мире. Тогда предполагалось, что это будет гораздо более традиционная фантастика, чем то, что вышло, — а в итоге получилось концептуальное, экзистенциальное кино. И очевидно, что Джонатана первый вариант не устраивал, он продолжал перелопачивать сценарий, снова и снова, и в итоге у него вышла совершенно другая история, совсем не похожая на то, что я читала. Было видно, насколько он одержим идеей снять этот фильм, просто ему было нужно время понять, как его делать, отбросить все лишнее, добраться до сути. Для меня это изначально было авантюрой — приключением, в которое я готова отправиться с человеком, который невероятно предан затее. Я просто доверилась ему. И мне кажется, у нас у обоих был момент прозрения — это как когда пара приходит к решению съехаться. И оба такие: «Что, правда? Мы делаем это?» Как будто мы взялись за руки, задержали дыхание и шагнули вперед — и в этот момент мы и начали делать фильм.

И каково вам было шагнуть из мира блокбастеров вроде «Мстителей» в мир независимого, малобюджетного авторского кино?

Мне, конечно, ужасно повезло, что я стала частью семейства «Марвел», и у многих может сложиться впечатление, что я только и делаю, что снимаюсь в дорогущих блокбастерах, но на самом деле я постоянно играю в маленьком, независимом кино. И вы знаете, мне в нем очень комфортно, мне нравится работать в камерной атмосфере. Нет, разумеется, здорово участвовать в гигантских проектах с огромным бюджетом и спецэффектами, но я и там всегда пытаюсь нащупать что-то глубоко индивидуальное в своих героях. Хочется верить, что мне это удается. Но вообще, конечно, контраст огромный: не то чтобы надо было как-то перестраиваться — просто подход совсем разный, глупо это отрицать. Ты приезжаешь со съемочной площадки, где 200 человек команды на каждой сцене, а тут у тебя всего 40 человек над фильмом работают. Сначала ты летаешь по воздуху, а потом тебе надо собственными ножками бегать по шотландской грязи, по холмам. Есть разница.

И за вами никакая банда телохранителей не бегала? Вы же снимали чуть ли не скрытой камерой с реальными людьми, черт знает что могло случиться.

Да ну нет. Когда мы снимали в Глазго, все как-то легко прошло. Конечно, была пара моментов, когда слетелись папарацци из таблоидов, но вообще, кроме этого, ничего такого. Мы по большей части были предоставлены сами себе. Мне по роли надо было снимать мужчин, и все это были обычные прохожие с улицы, которые вообще не в курсе были, что тут происходит, кто я такая. И конечно, когда тебе надо с ними заговорить, привлечь их внимание, а тут лишний человек рядом, ты говоришь: «Мужчина, извините, пожалуйста, но мы тут работаем, вы нам мешаете». В общем, наша главная цель была, чтобы никто не раскрыл, кто мы такие и что мы тут делаем.

Вы в другом интервью сказали, что ваша героиня — единственная фальшивка в фильме, а все остальное вокруг — правда.

Чистая правда. Для нас было очень важно постоянно держать в уме, что она… она в некотором роде отверженная, чужая. Ей вся эта земная жизнь непонятна совсем. На нее давит эта реальность — Джонатану отлично удалось визуально передать, как все это на нее наваливается, почти физически. Он в этом смысле почти как хирург. Он наблюдает за реальностью и ты буквально чувствуешь все, что твоя героиня должна чувствовать в такой ситуации. Физически ощущаешь ее страдание. Но поначалу она, конечно, полный фейк среди реальности.