ИнтервьюТильда Суинтон:
«Я слишком ленива,
чтобы быть cool»

О русских корнях

Я была связана с Россией с детства. Моя прабабушка из Шотландии, но она родилась и выросла в Санкт-Петербурге. Так что я росла в окружении русских картин и книг, но впервые приехала сюда, только когда мы снимали «Орландо». Должна сказать, мне тут сразу все показалось родным: как и у шотландцев, у вас есть какое-то объединяющее темное начало. Подозреваю, что русские — это скрытые кельты. В фильме «Я любовь» моя героиня была русской, эмигранткой из Советского Союза, человеком, оторванным от корней и привычной жизни. Открою секрет — я отчасти срисовала ее образ с моей русской подруги, которая сейчас живет в Штатах, ей пришлось предолеть те же препятствия.

О пути из мира искусства в кино

Меня всегда поражало и до сих пор поражает, когда обо мне говорят в связи с Голливудом и концепцией карьеры в целом. Я никогда не стремилась сделать карьеру, чтобы пробраться в Голливуд и его окрестности, — мне близка атмосфера прекрасного дилетантства, круга друзей. Я начинала в мире искусства, где впитала идею комьюнити, для меня очень важен коллектив единомышленников. Так что участие в крупномасштабных коммерческих кинопроектах для меня до сих пор большое удивительное приключение, в Голливуде я как будто проездом. Конечно, мне очень повезло, меня как бы звали на классные вечеринки, но я всегда чувствовала себя так, словно приезжаю в гости на выходные с маленьким чемоданом вещей. Фактически все, что я делаю, основано на дружбе, и только она может вовлечь меня в проект. Каждый раз все начинается с долгого разговора — и потом уже этот разговор продолжается на съемочной площадке.

Я не особенно дружу с актерами — может быть, потому, что я никогда не планировала быть актрисой и до сих пор себя ею не ощущаю. Многие режиссеры из той же среды, что и я — например Айзек Джулиан или Джон Мэйбери, — в последнее время вообще перестали снимать кино и переключились на арт-инсталляции. Вот это мой круг, моя банда. Но это процесс трансформации, а не резкой смены. У режиссеров такого толка все меньше возможностей заниматься кино, и они находят отдушину в занятиях современным искусством. Например, взять моего прекрасного друга и коллаборатора Дерека Джармена. Я уверена: если бы он до сих пор был жив, то, скорее всего, занимался бы искусством, а не снимал фильмы.

О перформансе Maybe и Джиме Джармуше

Я обдумывала maybe пару лет и впервые показала в 1995 году в лондонской галерее Serpentine, а год спустя — в Риме. В то время почти ни у кого, разумеется, не было мобильных телефонов, не говоря уже о твиттер-аккаунтах. Заложенная в нем идея — концепция присутствия, это примерно то же самое, что лежать Лениным в стеклянном боксе. Концепция аутентичного переживания, момента, когда один человек приходит в галерею, чтобы столкнуться там с другим человеческим существом. В Лондоне и Риме на меня тогда пришли посмотреть несколько тысяч человек, но в этом году, когда MoMA пригласил меня его повторить, речь шла о совсем другом уровне посещаемости. Мне кажется привлекательной концепция социальной скульптуры Йозефа Бойса: в первый день мимо меня прошли 10 тысяч человек, а в целом — около миллиона, и все они  выложили свои снимки в социальные сети.

При этом за прошедшие годы ни сам перформанс, ни его задумка не претерпели никаких изменений, а вот аудитория изменилась очень сильно. Быть зрителем сейчас — совершенно новый опыт. Одно дело — зайти в зал МoМА и пережить некий опыт, ограниченный во времени и пространстве. Сейчас совсем другое дело. Мир изменился, и мы учимся с этим жить. У меня есть открытое предложение от МoМА повторить у них этот перформанс в любой момент, когда я захочу. В этом есть непредсказуемость, как и в жизни.