МнениеХит Леджер: Человек, ставший жертвой мифа
о самом себе

Художник-перфекционист, который познаёт безумие и кончает с собой. Что может быть банальнее? Разве что другие арт-мифы: о том, что истинный художник должен голодать. Или что истинный обязан презирать деньги. Или что жизнь художника — это постоянный хаос. Или что пожилых художников не бывает.

Нельзя сказать, что документалка «Меня зовут Хит Леджер» развенчивает миф, великую легенду об одержимом идеальной игрой актёре — эдакой реальной версии «Чёрного лебедя» Аронофски. Для этого он слишком степенный и последовательный, как поминки с друзьями умершего: тут либо хорошо, либо никак. И эта, в общем-то, качественная и по-своему крепкая кинозамена статьи в Википедии справляется со своей задачей: кричать «ура» человеку, его творчеству, энергии жизни. 

И всё-таки последняя (и без шуток — великая) роль Хита Леджера витает тревожным демоном и в начале, и в середине, и в конце фильма. Сперва намёками: актёр то упадёт без сил в последний съёмочный день, то признается в любви Курту Кобейну, то начнёт принимать таблетки от бессонницы. Но когда, наконец, повествование подходит к той самой роли, смысловому ядру всей биографии, а может, и жизни Хита Леджера — напряжение растворяется. Взглянуть из любопытства в чёрное зеркало художника не получается. Или в этом и есть хитрая задумка канадских режиссёров Адриана Бьютенхьюиса и Дерика Мюррея? Увы, вряд ли: Мюррей — известный подельщик, который штампует «трагические биографии» со скоростью конвейера. На его счету уже такие фильмы, как «Я — Брюс Ли», «Я — Стив Маккуин», «Я — Дейл Эрнхардт» (кто?), «Я — Крис Фарли» (кто-кто?), «Я — JFK» (уже лучше). Теперь вот «Я — Хит Леджер». Видимо, придётся разбираться с мифом о Хите Леджере самим. 

Актёрство подталкивает к суеверности. Начать съёмки нельзя, не разбив тарелку. Если сценарий упал — на него надо обязательно сесть.
И главное: можно играть роль, но нельзя играть с ролью

Когда-то рациональное сознание нанесло искусству родовую травму — намекнув, что искусство, вообще-то, необязательно — можно и без него. Превратно интерпретируемая социология только ухудшила ситуацию, добавив, что эстетика и самореализация — лишь вишенки на пирамидальном торте Маслоу. Искусству приходилось и приходится защищаться от этих нападок до сих пор. Может, оттого оно и реконструирует свою же мифологию, снова и снова доказывая всем собственную ценность и значимость — через сверхусилие художника. Художник должен лезть из кожи вон, работать в сто раз усерднее инженера, чтобы доказать «нужность». А усерднее работая, усерднее превращаешься в отработку. В этой парадигме рок-звезда должна сгореть на сцене, писатель — покончить с собой, познав человека. Что по этой логике должен актёр? Слиться с ролью и сойти с ума. 

Всё указывает на то, что подобное случилось с Хитом Леджером: войдя в образ Джокера в «Тёмном рыцаре», Леджер якобы так и не смог из него выйти. Маска приросла к лицу, а мрачные идеи Джокера — о саморазрушении, безумии — пустили корни в светлую душу актёра, помрачив его рассудок. Уже стала легендарной история из препродакшна «Тёмного рыцаря»: Хит Леджер говорит на разные голоса, запершись в одиночной квартире с перевёрнутыми картинами на стенах. В перерывах он пишет в «дневник Джокера» — в том числе список забавных, по мнению персонажа, вещей (например, СПИД). И так несколько месяцев. Финал: депрессия, передоз от шести лекарств. И на последней странице того самого дневника Джокера — надпись «bye bye».

Специфика актёрской профессии, лицедейства подталкивает к суеверности. У актёров и киношников не бывает «последних фильмов» или «последних смен» — только «крайние». Начать съёмки нельзя, не разбив тарелку. Нельзя выносить мыло из гримёрки, а заходить в неё нельзя с правой ноги. Если сценарий упал на землю — на него надо обязательно сесть. И главное: можно играть роль, но нельзя играть с ролью.

Брюс Ли снялся в фильме со словом «смерть» в названии — и умер. Его сын, Брэндон Ли, сыграл убиенного рок-музыканта — и умер (или это проклятие отца?). Наталья Варлей сыграла Панночку в гробу — и долго болела, чуть не умерла. Инна Бурдученко снялась в хрущёвских антирелигиозных фильмах «Иванна» (1959) и «Так никто не любил» (1960) — предана анафеме и сгорела заживо прямо в кадре. Последняя роль великого актёра (такого, как Леджер), его творческое завещание не просто означает его высшую точку — она констатирует границы дозволенного в искусстве. Смерть наделяет всё значимостью — а именно это и нужно искусству больше всего. Казаться значимым. 

Последняя завершённая роль Леджера, Джокер в «Тёмном рыцаре», — лучшая из двух-трёх его сильных ролей (к сожалению и по понятным причинам, «Горбатая гора» Энга Ли в ретроспективу не вошла). Это не мешает ему быть эпохальным, как Джеймсу Дину. В романтическом мифе Голливуда Джокер стал для Леджера тем, что и Демон для Врубеля, — успехом и гибелью. Кто знает, может, если бы не мифологизированная смерть Хита Леджера, то не было бы Джеймса Холмса? Того самого, который в 2009 году убил двенадцать человек и ранил ещё пятьдесят восемь на премьере фильма «Тёмный рыцарь: Возрождение легенды», объяснив это тем, что он — настоящий Джокер. Культурный миф о «проклятой роли» Джокера оказался столь эффектным, что, как блуждающий дух, покинул остывшее тело Леджера и вселился в другого — на этот раз зрителя.   

Сегодня поп-трансгрессия Голливуда (необходимость ощупать границы дозволенного) направлена скорее на то, чтобы лишь создать иллюзию жертвенности, оградив актёров от реальной психической опасности. Кристиан Бэйл, Джаред Лето, Майкл Фассбендер, Мэттью Макконахи, другие герои Голливуда — кто из них не морил себя голодом для заветной роли? Не истязал тренировками? Не создавал себя заново для роли, несмотря на угрозы здоровью (пусть и под контролем лучших в мире тренеров и диетологов)?

Культурный миф о «проклятой роли» Джокера оказался столь эффектным, что, как блуждающий дух, покинул остывшее тело Леджера и вселился в другого — на этот раз зрителя

В какой-то момент способность к радикальной трансформации тела становится ещё одним пунктом резюме, определяющим выбор роли. И хотя над холмами Лос-Анджелеса ещё слышны легенды об Аль Пачино, который ради ролей принимал кокаин, давал брокерские советы и задерживал дорожных нарушителей, их сила неизбежно идёт на спад. Вперёд выходит перемена поверхности: так, Руни Мара делает пирсинг и временное тату с драконом, а Шайя Лабаф выбивает себе зуб и режет лицо ножом, чтобы вжиться в роль солдата — вместо жизни в казарме. Больше необязательно надрывать пуп, чтобы стать культом. Но если очень хочется, пожалуйста: похудение, сушка, рельеф, набор веса, бритьё налысо (для актрис). Всё это гуманнее, чем смерть по системе Станиславского — с полным погружением. 

«Говорящие головы» в кадре документалистов Бьютенхьюиса и Мюррея миф этот пытаются развенчать — только вяло и не очень убедительно. Агент Леджера Стивен Александер вообще утверждает, что и самой депрессии не было, а вышел несчастный случай — сам Хит Леджер жизнь любил, как никто другой. Но тот же Александер, который с экрана говорит о мгновенном согласии актёра на роль Джокера, в 2009 году заявлял, что Леджер пытался саботировать проект — получить гонорар, но при этом добиться своего увольнения. Он же утверждал, что якобы Леджер эксцентрикой своей актёрской игры хотел напугать продюсеров и ускорить этот процесс — что звучит совсем грязно и неубедительно. 

Противоречий в этом сверхсубъективном фильме — навалом, на то он и фильм-воспоминание: то Хит Леджер снобски плюётся от роли Человека-паука, то хватается за Джокера — и так далее. Теперь, после смерти, он навсегда стал загадкой, унеся в могилу свои трактовки ролей, свои мысли, искусство, перспективы и горизонты. И при всей усреднённости фильма «Меня зовут Хит Леджер» посмотреть его всё-таки стоит. Во-первых, как прелюдию к последующим фильмам ретроспективы: «Тёмный рыцарь», «Кэнди», «История рыцаря» и «Четыре пера». Во-вторых, для вдохновения. Наконец, ради хоум-видео Хита Леджера — оно-то и есть настоящее, чистое искусство. 

Фотографии: Warner Bros., Focus Features, Columbia Pictures Corporation