МнениеЖизнь после смерти:
Как Джеймс Дин стал символом раз и навсегда

«Blue jeans, white shirt <...> It was like, James Dean, for sure», — предается фантазиям Лана Дель Рей в альбоме «Born To Die». Дель Рей сама как набор увековеченных в поп-культуре штампов, так что и призрачный мужчина её мечты под стать — парень в белой футболке и джинсах, то ли из соседнего двора, то ли мираж с экрана. Номинально его образ родился в пятидесятых вместе с карьерой кинозвездой по имени Джеймс Дин и почти сразу зажил своей жизнью. Имя Дина стало фактически нарицательным (сейчас бы это назвали хештегом), обозначая собирательный образ юного прекрасного бунтаря, которое знает и стар и млад, но о котором не известно ничего наверняка.

Сегодня Дина за его белую футболку, синие «ливайсы» и бомбер провозгласили бы королём нормкора. В послевоенных 50-х же это был жест освобождения совсем другого рода: не от власти корпораций и переизбытка информации, а от старых норм приличия, которые мир продолжал сбрасывать с себя после войны, как старую кожу. В пятидесятых мужская белая футболка перестала быть нижним бельём, превратившись в самостоятельный предмет одежды. Сначала её вывел в люди молодой Марлон Брандо в «Трамвае „Желание“», и уже вслед за ним эстафету принял Дин. После «Бунтаря без причины» уже никто не стеснялся носить когда-то «нижнюю» вещь просто так — продажи футболок взлетели: каждый хотел быть «не таким, как все» и горько плюнуть на правило, что детей (пусть и выросших) «должно быть видно, но не слышно». Простую белую футболку, в которой снимался Дин, продали несколько лет назад на аукционе за шесть тысяч долларов.

Удачный кастинг и мощные роли с ходу сделали Джеймса Дина символом свободы

Удачный кастинг и мощные роли с ходу сделали Джеймса Дина символом свободы, образцом для подражания подрастающих беби-бумеров, лицом будущего подросткового раскрепощения и веры в бесконечное светлое будущее. Со сцены возмутительно эротично двигал бёдрами Элвис, Мэрилин соблазнительно пела про бриллианты, а битники колесили по Америке. Экономический подъём делал своё дело: всё больше людей могли позволить себе автомобили, а мобильность, которую дарили машины, ассоциировалась с внутренней свободой. У Дина всё это было: обтягивающая футболка, быстрая машина, сигарета во рту, пренебрежение религией в консервативной Америке — и даже больше. Актёр нашел новую глубину в своей профессии, изменившую не только кино, но и тех, кто его смотрел.

Вместе с Брандо, Стивом Маккуином и Полом Ньюманом он стал частью нового поколения актёров, которые сделали серьёзный шаг в сторону от того, как было принято играть в Голливуде. Это было самое начало того, что в американской традиции называется «method acting», водоразделом прошедшим между театральной традицией и кино нового поколения. На контрасте с классической театральной декламацией Кларка Гейбла полусонная манера Дина и то, как он вживался в образ, были революционны для тех лет — а ведь до «Нового Голливуда» было ещё лет пятнадцать. Ветераны кино негодовали — зрители были в восторге.

Вживание в роль предполагало поиск вдохновения в личных переживаниях и боли, а их у Дина было предостаточно: он вырос без матери, умершей молодой, а отец предпочёл отдать его на воспитание своей сестре. Биографы Дина рассказывают о его несдержанном характере и до сих пор пытаются раскопать детские травмы. Чувственность и неординарность актёра, что во внешности, что в поведении, были одинаково понятны и привлекательны для всех — неудивительно, что этот «успешный аутсайдер» стал иконой гей-сообщества (даже если оставить за скобками непрекращающиеся спекуляции на тему его возможной бисексуальности).

Карьера Дина была скоропостижной: при его жизни успел выйти лишь один его фильм. За культовую экранизацию Стейнбека «К востоку от рая» он получил пропуск к отличной карьере, которым не успел воспользоваться, — Дин стал первым актёром, номинированным на «Оскар» посмертно. При этом с самого начала индустрия пыталась слепить из него кого-то на свой вкус. Режиссёр его кинодебюта, голливудский мастодонт Элиа Казан, искал себе «нового Брандо»; журналист из Life Деннис Сток, магнумовский фотограф, пытался поймать восходящую звезду в самом начале пути. В конце концов фанаты «Бунтаря» хотели запомнить его именно таким — страдающим и немного потерянным.

В пику множественным существующим биографическим фильмам и книгам новый байопик, кажется, хочет как-то очеловечить историю Дина. «Лайф» начинает рассказ о Дине в первую очередь как о личности, однако всё равно отталкивается от очередной легенды. Забронзовевшая съёмка журнала Life стала вещью в себе: несмотря на её невиданный гуманизм — вот Дин буквально лежит пьяный лицом на столе, вот идёт под дождём на улице или сидит босой у себя в крошечной нью-йоркской квартире, — она вышла под заголовком «Moody New Star», заранее увязав образ Дина с тоской и меланхолией. Журнал вышел за два дня до премьеры «К востоку от рая» — через два дня Дин проснулся молодой звездой номер один.

«Бунтарь без причины» вышел уже после смерти актёра, сделав его идолом молодёжи, посмевшим перечить «взрослым». Джим Старк был первым американским подростком, чья боль и растерянность оказались на виду: его максимализм встряхнул тех, кто растил молодое поколение, а сама молодёжь впервые увидела на экране героя своего времени. Неудивительно, что за байопик Дина взялся Корбейн, которого всегда волновал образ тех, кто ушёл слишком рано, как Иэн Кёртис.

Чувственность и неординарность актёра были одинаково понятны и привлекательны для всех

Рассказ о Дине принято начинать с конца. 30 сентября 1955-го, двадцатичетырёхлетний Джеймс Дин разбился в своём порше и умер практически мгновенно. По грустной иронии в интервью незадолго до смерти он призывал молодёжь не гонять по шоссе. Новость моментально разлетелась по телевидению и радио, а на похороны пришло три тысячи человек, которые не могли поверить в произошедшее. Молодой актёр умер, но легенда продолжала жить. Образ Дина законсервировался в себе — отчасти сыграла свою роль и нездоровая фетишизация смерти молодых и талантливых, свойственная жадной поп-культуре.

Именно в пятидесятых популярная культура окончательно избавилась от обузы лишних букв, превратившись в «поп-кульутру», легитимизировав свою доступность, броскость и понятность. Дин был одним из её пионеров, чей образ идеально вписывался в язык этого нарратива и, возможно, обманчиво слишком легко раскладывался на составляющие. Неудивительно, что в романтичном байопике 2001 года его играл именно Джеймс Франко, такой же человек-мем, только образца XXI века — если приглядеться, то между этими двумя куда больше идейного, нежели внешнего сходства.

Сделать отсылку к Дину в своей работе стало пунктом обязательной программы: Боб Дилан пытается повторить его фотографию на обложке «The Freewheelin’», его упоминают в песнях The Eagles, Бейонсе и Тейлор Свифт, а скандальный порноактёр и вовсе взял его имя в качестве сценического псевдонима. «Джеймс Дин» стало культурным кодом свободы, искренности и нон-конформизма, потому что однажды оно принадлежало не культурному полю, а человеку и хорошему актёру, который просто не успел вложить в него ещё какие-то смыслы.

Фотографии: Wikipedia Commons (1,2), Warner Bros.