Книги«Пустая»: Отрывок из книги о героине, которая пытается разобраться, кто она

***

Никто был осторожен — и уж конечно, подбирая меня на том пустынном берегу, не планировал пускать под свой кров надолго. Судя по диковатому виду, он уже очень давно жил один.

Много раз он повторял, как важно сторониться людей, — но, думаю, в конечном счёте устал от одиночества.

Как и я, он ничего не помнил о прошлом. Сам он пришёл в себя в подвале городского дома и почти сразу столкнулся с людьми. Эта встреча и дальнейшее пребывание в городе, о котором он толком не рассказывал, раз и навсегда отбили у него желание продолжать водить с ними знакомство.

— Они ненавидят нас! — говорил Никто, уча меня ставить силки в лесу или вязать сетки для ловли морской рыбы. — Ненавидят всех пустых — безо всякой причины, да-да! Только за то, какие мы есть. Всё из-за надмагии… Когда я вылез из того подвала и подошёл к первому же попавшемуся…

Я быстро усвоила, что за этим предисловием всегда следует невесёлая история о криках, оскорблениях и камнях, один из которых угодил Никто в голову. Неизвестно, тронулся ли он умом именно тогда или это случилось раньше — когда он стал пустым.

Несмотря на недуг, он многое умел, и умел хорошо — ловить рыбу и охотиться, ставить ловушки и прятаться в лесу, сушить травы и делать из них мази и порошки, большая часть которых пылилась потом в пузырьках на столе среди хлама. Но не раз мне пришлось убедиться в их эффективности.

Всему этому Никто начал учить меня уже через пару недель — видимо, смирился, что я здесь надолго. Вместе мы добывали еду и бесконечно чинили хижину, которая, казалось, могла развалиться от порыва ветра. Никто не сам построил её — нашёл заброшенной и поселился здесь, не дождавшись хозяев. Кто жил в ней прежде, он не знал, но предполагал, что это был одинокий отшельник, поклонявшийся Отпустившему богу без посредничества храмовых служителей. К такому выводу Никто пришёл, обнаружив за печью целую стопку религиозных изданий — и Крылатую книгу, и многочисленные истории о чудесах Отпустившего, и собрания молитв и подробнейших руководств о проведении ритуалов.

— Не читай эту чушь, — бормотал он, опасливо косясь на меня каждый раз, когда видел с книгой. — Надо было сжечь всё это давным-давно, да-да-да…

Думаю, несмотря на презрение к служителям культа, сжечь книги Никто попросту побоялся.

Я читала их все, а Крылатую книгу — даже несколько раз, потому что ничего другого у Никто не было — а мне ужасно понравилось читать, хотя я понятия не имела, любила ли это раньше. Кроме того, мне хотелось дополнить свои представления об устройстве мира — за пределами нашего леса. Рассказов Никто не всегда было достаточно — он отвечал на мои вопросы редко и неохотно.

Тем не менее от него я узнала, что страна, в которой мы находимся, называется Бирентией. Имени здешнего правителя Никто не помнил или не знал, но говорил, что за него частенько принимает решения некий Слепой Судья, наделённый огромной властью, и что возвысился он после большой войны, которая долгие годы шла между Бирентией и соседней страной, Артой. Из-за чего конкретно началась война, Никто объяснить не сумел, но упомянул надмагов, умеющих взывать к силам, заключённым в природе, и ставить их себе на службу. Надмагов в Арте любили, а в Бирентии нет, и это стало одним из поводов для затяжного конфликта. Звучало дико и подозрительно; с другой стороны, некоторые истории в Крылатой книге были не лучше.

— Не любят здесь надмагов неспроста, — говорил Никто, назидательно поднимая палец. — На какие только злодейства они не способны… Ведь и пустых — вот таких, как мы, — тоже делают надмаги. После войны их было очень много, но одних убили, другие умерли сами. Здоровье у таких, как мы, слабое, да-да… Поэтому учись, учись, маленькая пустая. Травы и корешки — да-да — могут спасти тебе жизнь.

— Как это «делают»?

— А? — Если я перебивала его, Никто замирал, растерянно хлопая глазами, и долго не мог поймать ускользнувшую мысль.

— Ты сказал, что пустых «делают» надмаги. Как это?

— А! — Его помутневший взгляд прояснился, и он радостно улыбнулся. — Страшные проклятия. Чтобы их делать, нужен материал — люди… Из отработанного материала пустые и получаются. Долго не живут, болеют… Но некоторым везёт. Например, нам с тобой повезло.

— У меня от солнца глаза режет, — пожаловалась я. — И кожа как будто зудит и чешется…

Никто только рукой махнул:

— Всё это мелочи. Бывает куда хуже. Если ты не кашляешь кровью и кости у тебя не ломаются от каждого движения — считай, повезло, да-да. Ты выглядишь совсем здоровой — если будешь осторожна, можешь прожить лет пятьдесят. Почти как человек… Дольше наши живут редко — но вдруг тебе повезёт? Дольше — редко, да-да… Я слышал от другого… Тоже пустого. Встретил его до того, как прийти сюда.

— Расскажи мне о нём. — Но Никто потряс головой и надолго умолк.

Как-то, когда мы вместе чинили сети на берегу, я спросила Никто о запахах.

— Другие люди чувствуют их так же, как я? Запахи земли, змей, реки… Так же остро и сразу все?

— Нет. Надмагия многое забирает у пустых, но кое-что отдаёт взамен, да… Думаешь, можешь чуять только запахи травок и грязи, а? Ты можешь чуять страх. Боль. Надмагию. Только нужно научиться отличать их друг от друга. Пустые на солнце щурятся — но во мраке и во втором слое видят больше, чем люди. Это всё потому, что в нас остались следы надмагии.

— Во втором слое?

— Я это придумал, — с заметной гордостью отозвался Никто. — Если знать, как смотреть, можно увидеть больше. На это способна кошка или чёрная кобыла. Люди — нет. Они живут только в первом слое, да-да… Видят мало. Глупые. Плохие… — Лицо его исказилось, как от сильной боли, и я поспешила перевести разговор на другую тему.

— Как смотреть? Ты расскажешь мне?

Никто хитро заулыбался. Он любил, когда я его упрашиваю, но в этот раз ответил почти сразу.

Отложив в сторону сеть, он долго рылся в бездонных карманах мешковатых брюк, пока наконец не извлёк осколок синего стекла.

— Вот, — торжественно произнес он, вручая мне стекло. — Смотри сквозь него. Синий цвет помогает нашим глазам… Делает скрытое явным.

— И всё? Так просто? — Я осторожно взяла стёклышко и посмотрела сквозь него на море. Тёмные, тревожные волны потемнели ещё сильнее, но в целом всё осталось как прежде. Я перевела взгляд на лес. Скрюченные ветки, лоскуты мха, мокрая полоса песчаного пологого пляжа…

— Я ничего не вижу.

— А это потому, что там ничего и нет. — Никто вернулся к сетям, резко потеряв к разговору всякий интерес. — Ну, хватит. Бери сети, маленькая пустая. Рыба сама в котелок не прыгнет.

— Не называй меня маленькой пустой.

— Тогда придумай себе имя, маленькая пустая. — Никто хихикнул. — Никтошка? Пустышка? Безымянная девчонка?

— Я найду себе имя получше, — пробормотала я. Синее стёклышко разочаровало меня, и насмешки Никто окончательно испортили настроение. — Например, в Крылатой книге.

— Всё ещё читаешь её? Надо было давно выбросить эту мерзость. Да-да, выбросить!

Я не разделяла негодование Никто.

Мне нравилась Крылатая книга, её пожелтевшие ломкие страницы с причудливыми картинками, странные истории, смысл которых не всегда был понятен, но завораживал.

Я нашла уютное местечко для чтения — у берега моря, на небольшом, но крутом обрыве, в гнезде из корней сосны, высоких и суставчатых, как ноги гигантского насекомого… Как будто сосна пыталась вылезти из земли и убежать прочь. Солнце нагревало песок под ней, а небо над золотистым прямым стволом было особенно высоким и синим. Вдыхая запахи хвои, тепла и соли, я уходила в чтение с головой. В такие моменты я чувствовала себя почти счастливой, и мне казалось, что, возможно, именно так и стоит прожить отпущенный мне срок — вдали от шума внешнего мира, вместе с Никто, который, несмотря на ворчание, полюбил меня; я знала.

Крылатая книга повествовала о том, как давным-давно бог принял решение перестать опекать людей — и по своей воле отпустил из прекрасного сада, на который была похожа жизнь под его защитой. Против этой идеи выступил Гневный бог, но Отпустивший победил в противостоянии. Он подарил людям свободу воли и выбора, принял имя «Отпустившего» — раньше его, выходит, звали иначе, но в книге не говорилось, как именно, — и со временем предоставил их собственной судьбе. Я читала истории о прекрасной Ленне, которая первой подарила людям науку. Сам Отпустивший бог выбрал её и учил вместе с другими десятью последователями.

Читала о том, как его ученики строили города, воздвигали храмы в его честь, учили и лечили, изобретали и созидали — пока наконец Отпустивший не счёл, что дальше люди справятся и без него.

Многие истории в Крылатой книге рассказывали о надмагах — о том, как своим умением говорить с природой и использовать её силу они оскорбили всё, что было свято для последователей Отпустившего. Их силы не имели отношения к науке, не управлялись разумом — и, может, оттого так часто выходили из-под контроля и несли миру разрушение и смерть.

Я читала о страшных эпидемиях и катастрофах, устроенных ими, и всё острее ощущала собственную, маленькую катастрофу — всё сильнее злилась на то, что они сделали со мной.

В честь угодной Отпустившему Ленны я взяла своё первое имя — первое, но далеко не последнее. Правда, тогда я не могла об этом знать. Читая странные сказки Крылатой книги, прижимаясь к нагретой солнцем сосновой коре, я мало думала о будущем, как будто само собой разумелось, что у меня его не было — так же, как и прошлого. До поры до времени меня не беспокоило ни то ни другое. Я жила в настоящем моменте — но по крупицам вытягивала из Никто всё, что могла, о мире за пределами нашего леса и побережья, и рано или поздно это должно было дать свои плоды.

Однажды вечером, когда я сидела с книгой у очага, а Никто растирал плоды сливнянки в ступке у стола, я наконец осмелилась спросить:

— Ты никогда не хотел пойти туда, за лес, увидеть людей ещё раз? Попробовать поговорить с ними?

Его лицо вытянулось, и я поспешила уточнить:

— Я бы попыталась выяснить, кто я и почему стала пустой. Может, тем, кто живёт здесь, рядом, что-то об этом известно, а? — В глубине души я надеялась, что кто-нибудь узнает меня, несмотря на то, как сильно исказила мои черты надмагия.

— Ничего они не знают! — сказал Никто непривычно грубо, а потом затараторил: — Нечего и думать об этом, нечего, нечего! Хочешь, чтобы Никто остался один опять? Хочешь избавиться от него, а? Или привести их сюда, чтобы они тут всё разрушили, разломали? Украли все наши травы или… — Голова у него затряслась, и он принялся усиленно тереть её над правым ухом, в том самом месте, куда угодил когда-то камень.

— Нет, нет! Я ничего такого не хочу, честно… Я только хотела ненадолго пойти туда, чтобы посмотреть, нельзя ли…

И тут он вдруг заплакал — слёзы закапали прямо в ступку, белые волосы упали на лоб. Никто закрыл лицо руками — и я почувствовала себя так, будто умираю. Это был первый раз, когда мне стало так больно за другого и так стыдно — за себя: ведь это я заставила его плакать.