Книги«#Щастье материнства»: Отрывок из честной книги
о родах и воспитании детей
О чём не предупреждают будущих мам
«Это не только наша книга, но и книга всех матерей», — говорят Полина Дробина и Юлия Демакова о своём «пособии по выживанию для мамы». Родив детей, Дробина и Демакова поняли: вокруг беременности и родов много мифов. Мало кто рассказывает о реальных трудностях: послеродовой депрессии, конфликтах с родными, психологическом насилии в роддоме. Сначала подруги создали паблик «#Щастье материнства», а теперь вместе с психологом Адрианой Имж написали книгу. В ней собраны реальные истории о материнстве, советы психолога и лайфхаки, которые помогут справиться с этим непростым опытом
. . .
Послеродовой период помню смутно. После кесарева только отлежалась, сразу же в пик эпидемии гриппа погнали на флюорографию. Естественно, я заразилась. Питьевой воды на отделении не было, необходимых медикаментов тоже — всё это мне приносила мать. Выписывали из роддома на одиннадцатый день, недолеченную. Но ад начался потом.
Я тогда ещё жила отдельно от родителей. Конечно, я настраивалась на грудное вскармливание. Но молока было мало, приходилось докармливать смесью. Я помню раздербаненный до крови сосок, первый лактостаз, вечный жор. Еду мне привозила мама, так как я всё время спала, подстраиваясь под режим младенца. Начали отниматься руки и спина до поясницы. Я кричала, плакала, физически не могла себя заставить подойти к ребёнку. Стала себя бояться. Часто оставляла сына одного в комнате.
Мне прописали нейролептики, на этом моё грудное вскармливание закончилось. А потом я попала в больницу на 2 месяца. Сыну было всего 3 месяца, мама носила мне передачи, а ребёнок оставался с соседями. Я до сих пор лечусь у психотерапевта, хотя сыну уже 1,5 года.
С. К.
. . .
О, как я понимаю негодование девушек, которых каждый встречный-поперечный лечит на тему ИВ! Сама столкнулась с такой же бабуйнёй, когда начала кормить ребёнка смесью. Единственное, со стороны медперсонала негатива я не услышала, лишь медсестра сказала, что рано на смесь посадили.
Ну а что делать?.. После роддома грянула депрессия, молоко, которого и так было мало, из-за нервов и пропавшего аппетита стало уходить. Первое время я честно пыталась его вернуть, чего только не перепробовала… Но факт остаётся фактом: ребёнок по часу висит на сиське, бесится, что не может высосать необходимое количество молока, теряет вес. Засыпал он не потому, что наелся, а оттого, что задолбался и устал. Когда в первый раз дала смесь, он чуть бутылку не проглотил, настолько был голодный (а ведь врачи меня до последнего отговаривали от введения смеси!). Так мы перешли на ИВ. Грудь я давала, конечно, но не так охотно, потому что молока было мало. В итоге решила ГВ постепенно свернуть. И началоооось…
Родственники прессовали каждый день, даже по телефону умудрялись доставать. Каждый день я слышала, что плохо отношусь к ребёнку, в разных вариациях, начиная от «ты плохая мать» и заканчивая «ты не хочешь его кормить грудью, вот у тебя молоко и пропало». Ну и приз зрительских симпатий получили фразы: «Эгоистка! Ты всегда была такой, ничего удивительного!» и «Нужно было заранее готовиться к кормлению грудью!». Короче, дошло до того, что сам по себе процесс ГВ стал вызывать у меня отвращение. С такими мыслями, думаю, ребёнка точно нельзя кормить. После этого прекратила докармливания, свернув ГВ окончательно.
Да, не спорю, со смесью, конечно, геморройнее в плане удобства, да и лишние траты вряд ли кому-то доставили бы удовольствие, но мне важно, что ребёнок насыщается в течение 15 минут (по сравнению с часовыми попытками его накормить это просто праздник какой-то!), да и мне самой стало намного спокойнее.
А.
. . .
Я — плохая мать. Я много раз читала и слышала это в свой адрес. «Ты не кормишь грудью? Да что ты за мать?! Слабачка, не смогла побороться за ГВ, выбрала лёгкий путь. Ничтожество! Бедный малыш не будет иметь связи с мамой. Да такую лентяйку и подпускать к детям нельзя!»
Мамы-ИВешницы, знакомая картинка реакции общества? И мои слабые и жалкие попытки оправдаться высмеивали, оскорбляли и уничтожали меня и моё счастье общения с сыном.
Роды были ужасными. Эти 26 часов ада я искренне хочу забыть. За 5 лет пока не удалось. Малыш спал мало, плакал, гадил в количестве, превышающем все разумные пределы и медицинские нормы. Врачи прописывали эспумизан (привет, первая аллергия на сахарные сиропы!) и отмалчивались. В один из дней (или, скорее, ночь) трёхнедельный сын плакал навзрыд не переставая, и свекровь вызвала скорую. Те настоятельно рекомендовали госпитализацию — мало ли что. А я что? Три недели после родов — у меня в голове было либо пусто, либо каша.
И нас увезли. Больница не подразумевала ночёвки мам. Первый шок. Никогда не забуду, до сих пор скриплю зубами и сжимаю кулаки.
И там выяснилась интересная вещь. Поев моего молока, малыш плакал, его мучили метеоризм и диарея. После смеси, которую в порядке эксперимента предложила интерн, сын уснул и проспал до следующего кормления. У меня взяли кучу анализов, у него тоже. У него ферментопатия, а у меня в молоке высокий уровень лактозы, с которой его больной животик не может справиться даже со всякими креонами и т. п. Это потом я сложила два и два и поняла, что мой врождённый и хронически больной ЖКТ не может нормально усваивать пищу, а значит, и молочная ферма из меня хреновая.
Я приняла единственно верное для себя и для него решение — перевела его на смесь. Может быть, я была не права, но выбор явно был не в пользу ГВ. Плачущий и страдающий ребёнок под грудью или довольно спящий с бутылкой? Дайте-ка подумать, что же лучше?
На сегодняшний день сыну 5 лет. Тяжёлые роды преподнесли много сюрпризов, сын у меня «особый». Но! Это чуткий и нежный мальчик, который осторожно гладит бабочку по крылышкам, когда она садится на его плечо. Это ручной «медвежонок», обожающий маму, и я отвечаю горячей взаимностью. У нас такая связь, что иногда мне страшно. Порой я почти слышу его мысли, а говорит он из-за эхолалии плохо и медленно. Да, у него была не грудь, а бутылка и соска. Но тёплые руки и объятия, поцелуи, утешения, совместное счастье — всё это было и есть ничуть не в меньшем объёме, чем было бы, корми я грудью. И никто не имеет права осуждать меня!
А.
. . .
Я умерла в 25. От меня остались пепел и руины. Впервые я это осознала, приехав из роддома в свой когда-то уютный дом. Я смотрела на свою комнату — вот моя кровать, где я меньше года назад могла провести все выходные. Вот зеркало, перед которым могла часами прихорашиваться. А это мой любимый ноутбук, с которым я не расставалась вечерами, смотрела сериалы и обрабатывала фото. А окно… О, это любимое место, где я могла любоваться закатом так долго, как я этого хочу. Открыть окно, вдохнуть майский вечер…
И вот, переступив порог дома с кульком наперевес, ты понимаешь, что уже не поваляешься в этой кровати. Совсем скоро зеркало покроется пылью, так как некогда даже расчесаться. Я ощущаю почти физическую боль, когда смотрю на что-то, что видела, когда была счастлива. Я не могу ходить с коляской по тем дорогам, где два года назад прогуливалась с мужем, обсуждая, что будем делать на выходных и какое вино возьмём на вечер. Моя психика не справляется с таким диссонансом, хочется бросить коляску и убежать не оглядываясь, превратившись обратно в саму себя.
И.