Искусство«Вдвоём бояться легче. Даже на автовышке»: Как устроен антивоенный стрит-арт «Театр бездействия»
Уличные художники Никита Nomerz и Вася Шарапов — о своём проекте
Важнейшее искусство в России 2022 года — уличное. Музеи, галереи, театры и киностудии дорожат своим легальным статусом и за редким исключением молчат о войне, а стрит-арт, изначально нелегальный, в этом отношении чувствует себя свободнее. Немало антивоенных работ появилось на партизанском фестивале «Карт-Бланш», который в этом году прошёл не только в родном Екатеринбурге, но и в других городах России и мира, в том числе в Нижнем Новгороде, центре отечественного стрит-арта.
Среди самых масштабных и впечатляющих — «Театр бездействия» Никиты Nomerz и Васи Шарапова: руины за разорванным фальшфасадом стали зданием несуществующего театра с угрожающими афишами. Никита Nomerz — один из лидеров нижегородского стрит-арта, основатель фестиваля «Место» и автор «Энциклопедии уличного искусства Нижнего Новгорода». Вася Шарапов — псевдоним театрального режиссера и актера, под которым он пишет пьесы и работает как уличный художник.
Антон Хитров расспросил создателей «Театра бездействия», как сделать несогласованную протестную работу в центре города посреди дня, на что может повлиять антивоенный стрит-арт и почему их проект — действительно в каком-то смысле спектакль.
— Как вы придумали «Театр бездействия»?
Вася Шарапов:
В июне я участвовал со спектаклем «Чек-лист» в фестивале уличного искусства «Место», который [с 2017 года] организует Никита. Во время «Чек-листа» мы с ним обменивались анонимностью: когда я отлучался, Васей Шараповым становился он (спектакль «Чек-лист» представляет собой текст на чеке, который зрители получают с покупкой билета; это действительно чек-лист всего, что нужно сделать в жизни. — Прим. ред.). Есть фото, где его сняли как Васю Шарапова. Мы решили ещё что-нибудь сделать вместе. Никита рассказал о доме, который напоминает ему театр.
Никита Nomerz:
В Нижнем, особенно в центре, много домов в плохом состоянии. Конечно, в преддверии 800-летия какие-то здания реставрировали. Но обычно проблемные участки пытаются скрыть фальшфасадом. Дом, который мы в итоге взяли, я приметил уже давно. Где-то год назад на нём не то порезали, не то порвали фальшфасад. Со временем этот разрыв дошёл до самого верха, куски баннера развевались, как паруса, и закручивались вокруг каркаса. Я всё ходил и думал, как эффектно это выглядит. Образ на самом деле был почти готов, мы минимально поучаствовали в его создании. Рваный баннер напомнил мне театральные драпировки, и мне захотелось показать его человеку, связанному с театром.
Вася Шарапов:
Вася Шарапов: Никита предложил мне подумать о работе для фестиваля [нелегального уличного искусства] «Карт-Бланш». Мы штурмовали идеи в прогулке. Я провел Никиту по всем нижегородским театрам. Я сказал ему: самое важное, что должно быть на этом доме — надписи «Сегодня они» и «Завтра мы». Это как бы репертуарная политика нашего театра.
Никита Nomerz:
«Карт-Бланш» появился после нашего «Места». Первое «Место» было максимально близко к традиционному стрит-арту: мы многое делали партизанским способом, нелегально. [Художник] Слава ПТРК тоже участвовал, вдохновился и сделал «Карт-Бланш». Мне приятно знать, что наша работа подтолкнула такой большой, знаковый проект. Слава и меня подключал к организации своего фестиваля, но потом я сосредоточился на «Месте». А в этом году я снова помогал, потому что «Карт-Бланш» расширил географию: теперь это не только Екатеринбург, но и другие города, в том числе за пределами России, потому что многие художники куда-то уехали. В Нижнем мы координировали и курировали фестиваль на пару с [художником] Синим карандашом.
Вася Шарапов:
Мы штурмовали идеи в прогулке. Я провёл Никиту по всем нижегородским театрам. Я сказал ему: самое важное, что должно быть на этом доме, — надписи «Сегодня они» и «Завтра мы». Это как бы репертуарная политика нашего театра.
— Я понял. Сегодня — «Дядя Ваня», завтра — «Три сестры».
Никита Nomerz:
Изначально у меня крутилась фраза «театр абсурда». Потом мы вспомнили «театр военных действий». Так появился «театр бездействия».
Вася Шарапов:
Мне нравится, что фраза работает на нескольких уровнях. Это и бездействие в обществе, и бездействие в урбанистике — видно же, что домом не занимаются. Постеры с «репертуаром» получились похожими на надгробия, а вешать их надо было за решётки, которые в итоге тоже сыграли. Что касается надписи «Это не спектакль» — это к тому, что притворство не нужно, что шутки закончились. Я вспомнил [философский трактат] «Общество спектакля» Ги Дебора, мы с Никитой что-то почитали на эту тему и решили добавить ещё и вот эту фразу.
— Объясните дилетанту: как вообще возможно сделать аккуратную надпись на большой высоте, если работа нелегальная?
Никита Nomerz:
Изначально мы вообще планировали объёмную надпись из фанеры. Это была бы настоящая, эффектная вывеска. Мы готовили её в мастерской и собирались рано утром быстро прикрепить на стену.
Вася Шарапов:
Как только мы поднялись на автовышку, стало видно, что здание сыплется. Камни падают прохожим на головы. Мне стало страшно крепить такие большие буквы: если такая фанерка упадёт с четырёхметровой высоты, она может кого-нибудь убить. Мы обсуждали это прямо наверху. Мы договорились, что, какой бы крутой концепт у нас ни был, главное, чтобы работа не навредила людям — иначе мы ничем не лучше тех, против кого она направлена.
Никита Nomerz:
В итоге мы взяли паузу, отпустили вышку и разошлись. Я пошёл в типографию и вырезал трафарет. Мы встретились в час дня, сняли буквы, которые успели повесить, и всё сделали трафаретом.
— То есть вы средь бела дня стояли на автовышке и рисовали политический стрит-арт?
Никита Nomerz:
У нас были жёлтые жилеты. Что люди подумают? Ну, какие-то работники. Потом прохожие меньше реагируют, когда ты работаешь внаглую, днём, тем более на вышке. Кому придёт в голову, что два типа арендовали вышку для нелегального рисунка?
— Верхнюю надпись можно прочитать двумя способами: «театр бездействия» и «театр без действия». Вы трактуете эту работу как спектакль?
Вася Шарапов:
Я бы сказал, что да. Мы хотели даже сделать для неё сеансы просмотра и расклеивать по городу афиши. Для меня это продолжение «Чек-листа». Это такой театр, где зритель раздражён бездействием. Действие там на самом деле есть, но происходит оно с тобой, а не с актёром или персонажем.
Никита Nomerz:
Я ещё думал о людях, которые ходят по тротуару перед домом, как по театральной сцене. Случайные прохожие становятся, в общем-то, артистами.
— Интересно, что ваш коллега, художник Константин Бенькович, недавно показал похожий спектакль без действия — и без актёров — на театральном фестивале в Эдинбурге. Это жёлтый эмигрантский чемодан из арматуры, который стоит на высоком постаменте, как актёр на сцене. Но, как я понимаю, сеансы просмотра вы устраивать не сможете, потому что работа уже уничтожена.
Никита Nomerz:
Так и есть. С другой стороны, быстрое исчезновение работы — тоже часть некоего спектакля. Мы не знаем, кто это сделал — администрация города или собственник. Они попробовали завесить стену тем же разорванным баннером — но с первой попытки смогли закрыть только «завтра мы». Символично, что этот текст скрыли в первую очередь. Потом, через день или два, они приехали с вышкой и закрасили надписи. По крайней мере, мы привлекли внимание к дому, есть шанс, что купят новый фальшфасад, потому что старый никого не защищал от камней.
— Никита, это далеко не первый твой проект о гибнущих зданиях. Я часто видел у тебя эту рифму: уязвимость общества и уязвимость архитектуры.
Никита Nomerz:
Уличные художники вообще любители тайных троп и руин. Нижний, к сожалению, всем этим богат. Да, мои работы тесно связаны с градозащитной деятельностью. Скажу не только про себя, а в целом про нижегородский стрит-арт: это часто происходит не совсем осознанно. Художник делает работу на отвлечённую тему — и привлекает внимание к старой архитектуре. Стрит-арт может уберечь дом от поджога, может привлечь инвесторов, которые его отреставрируют.
— Про Никиту мне рассказывали удивительную историю, как к нему подошли полицейские, когда он рисовал на доме, а жители этого дома сразу же вмешались и встали на защиту художника. Если я правильно понимаю, для многих нижегородцев уличное искусство достаточно авторитетно. Как вы думаете, протестные работы могут менять отношение горожан к войне?
Никита Nomerz:
Думаю, на кого-то это может повлиять. На сомневающихся, на тех, кто везде ищет ответы — в интервью, в постах публичных людей. И на улицах города в том числе.
Вася Шарапов:
Я не думаю, что художники могут кого-то в чём-то убедить. Но мне важно консолидировать наших единомышленников, показать им, что они не одиноки. Одному бояться страшно, а вдвоём — легче. Даже если вы на вышке над землёй. Я думаю, нам обоим было весело в тот момент. Никита меня поддерживал, хлопал по плечу. Я обожаю Никиту, он гений. Консолидация необходима. Я только что играл спектакль в Беларуси — всем нам, россиянам, надо там побывать. Там потрясающая консолидация — в подъезде, в доме, в контркультуре. Никто не заламывает руки, как россияне.
— Вася, я правильно понимаю, что для тебя, актёра и режиссёра, эта работа — ещё и отклик на бездействие театрального сообщества?
Вася Шарапов:
Да. Мне кажется, я немножко маргинализировался в сообществе с моим отчаянным радикализмом. У меня оставшиеся волосы встают дыбом от общей пассивности.
— Что могут предложить зрителю протестные работы со сложным замыслом, чего не может предложить незамысловатая надпись баллончиком «Нет войне»?
Вася Шарапов:
«Нет войне» — это, по сути, телеграмма, быстрое сообщение. Ты прочитал это, порадовался. Или, наоборот, расстроился: может, ты сам хочешь сказать «да войне»? Как бы то ни было, ты всё понял и побежал дальше. А мы хотели это сообщение расшифровать: почему нет войне? Я не хочу говорить метафорами, сейчас не время фиги в кармане. Войну надо называть войной. Но твоё высказывание может быть и чуть длиннее лозунга. Я не помню, чтобы лозунги хорошо работали. Они очень быстро обесцвечиваются.
Никита Nomerz:
Для надписей «Нет войне» важна тиражность, они оказывают эффект, когда их много. Это просто такая напоминалка: вообще-то идёт война, гибнут люди.
Вася Шарапов:
Согласен, у этих надписей другая задача, не такая, как у сложных работ.
— За последние полгода ваше мнение о российском стрит-арте изменилось?
Никита Nomerz:
Поначалу мне казалось, что антивоенных работ будет появляться больше. Даже простых низовых надписей, о которых мы говорили, меньше, чем я ожидал. Художников останавливает либо страх, либо ступор. Последнее тоже нельзя сбрасывать со счетов. Первое время я чувствовал себя так, как будто меня придавило плитой бетонной, я не мог ничего говорить.
Вася Шарапов:
О некоторых художниках — оформушниках, как их называет Никита, — всё стало понятнее.
— А что, существует пропутинский, провоенный стрит-арт? Искренний, не заказной?
Никита Nomerz:
В Нижнем я видел несогласованные работы в поддержку войны. Это делают энбэпэшники (сторонники запрещённой в России Национал-большевистской партии. — Прим. ред.), которые сейчас воюют добровольцами на Донбассе. Я не разделяю их идеологии, но их рисунки хотя бы честные — а что меня абсолютно бесит, так это огромные пропагандистские фасады с танками и буквой Z. В Нижнем таких как минимум три. Во многих городах появились портреты, видимо, погибших военных, нарисованные явно по одному и тому же шаблону. Местами это ещё и ужасно криво сделано — видимо, в эту историю вписываются какие-то криворукие молодые ребята.
— Вы занимаетесь протестным искусством в России и, конечно, осознаёте риски. За последние полгода ваше мнение о российском стрит-арте изменилось?
Никита Nomerz:
Честно признаюсь, последние полгода я думаю, что мне нужно альтер эго. У меня есть потребность высказываться, но я уже много раз спалил своё настоящее имя. Возможно, работать анонимно было бы проще. Но в то же время я понимаю, что эффект от анонимных работ будет меньше.
Вася Шарапов:
Меня очень вдохновил опыт Никиты, который никуда не собирался уезжать, в отличие от моих московских друзей. Глядя на Никиту, я вижу условную Россию будущего. Понятно, что задним числом мы можем анализировать наш проект — но, честно говоря, мы делали его несколько хаотично. Я прихожу к Никите, чтобы обсудить работу, а потом смотрю: мы не спим уже больше суток, стоим на вышке, доделываем. Оказалось, нам доступна свобода. Я обожаю эту цитату: стабильность на время, свобода навсегда.
— А правда, почему вы не уезжаете из страны? Многие ваши коллеги уехали.
Никита Nomerz:
Я люблю Нижний Новгород, здесь я чувствую себя дома. Я люблю путешествовать, участвовать в проектах. Сейчас я работаю на фестивалях в Европе, но главным местом силы остается Нижний. Поэтому я не думаю о переезде.
Вася Шарапов:
Если нужно будет бежать — я эмигрирую. Но вообще у меня нет такой привилегии — уехать, я не накопил достаточно денег и заграничных связей. Мне придётся приложить большие усилия, чтобы изъясняться на другом языке — не в плане общения, а в плане работы. Некоторые мои тексты невозможно перевести на другие языки, например пьесу «Жизнь», которая состоит из одного слова «щас». Но мне позволяет оставаться в России пример моих друзей и других вдохновляющих меня людей.
Фотографии: Кирилл Ярушин, Саша Бирюкова