Личный опыт«Не давали смотреть на себя»: Мне разорвало лицо бомбой, но врачи восстановили его

Текст: Александр Мангуш

«Первые дни войны я провела в подвале дома»

Войну я встретила в Киеве, в своей арендованной квартире недалеко от станции метро «Нивки». Тогда я работала менеджером в консалтинговой компании. Я родилась в селе Небелица в Киевской области. Когда услышала взрывы 24 февраля, то мне захотелось домой, к семье. Но мой молодой человек был категорически против того, чтобы я покидала Киев, так что следующие два дня я провела в подвале многоэтажного дома на «Нивках». Мой парень — военный, поэтому ранним утром первого дня полномасштабной войны он уже был на службе. А я осталась одна.

26 февраля мне позвонил мой дядя и спросил, не хочу ли я поехать с ним на машине в Небелицу домой. Я поняла, что мне очень тяжело самой, запасов еды и воды нет, денег тоже немного. Я согласилась, и уже вечером того же дня я была в родительском доме. Помимо меня там находилась мама, моя старшая сестра, двое её детей — моя шестилетняя племянница и трёхлетний племянник. Папа ушёл в военкомат 24-го числа добровольцем.

В Небелице было тревожно, но относительно тихо. Время от времени было слышно бои, но где-то далеко. 26 февраля над нашим домом начали летать российские самолёты, с красными звёздами на крыльях. Взрывы были слышны всё ближе и ближе.

В тот день я увидела видео в каком-то телеграм-канале колонны российской техники, которая заезжала в Макаров. Местность я узнала по картинке. Уже вечером испуганные соседи рассказали, что видели в соседнем селе, в Сытняках, «рашистов», что они уже зашли туда. Впервые за всё время войны я почувствовала страшную панику и ужас. При этом я и представить не могла, что они будут творить с мирным населением в тех сёлах, которые попали под российскую оккупацию: расстрелы, изнасилования, пытки. Я понимала, что вряд ли стоит ожидать чего-то хорошего от россиян, но не понимала, насколько всё может быть плохо.

27-го числа огромная колонна уже стояла вдоль трассы на въезде в наше село. В панике я позвонила на горячую линию Минобороны [Украины], рассказала о том, что в Небелицу едет колонна российской техники. Рассказала, что знаю, о чём говорили соседи, дала ориентировочные данные по местоположению. Может быть, благодаря этому звонку наши военные подтянулись ближе к нашему селу с другой стороны. Они не дали рашистам продвинуться дальше. Завязался бой, насколько я знаю, россияне немного отступили назад, а наш населённый пункт фактически оказался на первой линии боёв, которые там, к слову, длились до апреля.

«Ира умерла, я ранена, Марк, племянник, ранен»

Ночь с 27 на 28 февраля мы провели в подвале и проспали там до четырёх утра. В это время я услышала взрывы, работала артиллерия, скорее всего наша. Племянник сказал маме, что он хочет кушать. Где-то в шесть утра мы вышли из подвала, пошли на летнюю кухню. Мама растопила печь, и мы ждали, пока разогреется еда. Помню, она говорила нам, чтобы мы в телефонах не сидели, потому что электричества не было и неизвестно, когда оно появится снова.

Как только мы разогрели еду, я услышала громкий звук. В этот момент я попыталась подняться и прокричать, чтобы все бежали в подвал, но не смогла. Я не сразу поняла, что попало по нам, что я уже ранена, что стена разрушена. Я пытаюсь кричать и параллельно слышу, как кричит мама: «Где дети, где дети? Выходите». Племянница кричит «Где мама?», а она им в ответ: «Иры больше нет, Ира умерла». В этот момент звонит отец, я ему говорю: «Ира умерла, я ранена, Марк, племянник, ранен».

Какое-то время мы пытались выбраться из здания. Как оказалось позже — это была авиабомба, которая упала прямо около стены кухни. Мы чудом остались живы. Всё село удивляется по сей день, что мы остались в живых. Я звука взрыва даже не слышала, слышала только, как снесло стену, и почувствовала запах пороха. Правду говорят, что, когда прилёт «твой», его не слышишь.

Племянник оказался под кирпичами, сестра Ира тоже. Через несколько минут приехали военные и забрали нас. Наиболее тяжкие ранения получили я и племянник. Сейчас с ним уже всё в порядке, но он очень часто рассказывает одну и ту же историю всем подряд: «Я сел кушать с мамой, а бандиты расстреляли мою картошку. Я біл под кирпичами, а мамы рядом не было, маму вынесли». Ребёнку три года.

«Из палаты убрали зеркало, мама не разрешала мне смотреть на себя»

В больницу меня везли военные. Я лежала с открытыми ранами и помню, что всю дорогу доставала из себя стекло. Из глаза, из ран на лице. Всю дорогу оставалась в сознании. По приезде в больницу мне промыли раны, и дежурный хирург, Александр Корчинский, наложил швы. Я очень благодарна этому человеку, потому что он меня очень правильно и аккуратно зашил, что позже подтвердил и пластический хирург — Сергей Королюк — благотворительной программы NoScar. Когда меня оперировали, в этой больнице случайным образом оказался ассистент доктора по пластической хирургии Андрей Васильев. Он рассказал мне об этой инициативе врачей и помог попасть в программу по удалению шрамов.

Первые две недели мы находились в больнице, но когда туда начали привозить большое количество военных, то решили покинуть её. Мы не могли вернуться домой, там продолжались боевые действия. И мы попросились пожить у знакомой мамы. Там мы провели несколько дней. Неудобно было жить у чужих людей, мы все болеем, с ребёнком, везде кровь и бинты.

Вскоре мама нашла для нас жильё, в котором мы жили до апреля. Тогда же мне сняли швы с лица, я начала понемногу восстанавливать кожу. Кремы прописали, мази, таблетки и массажи. К массажам я подошла очень ответственно, делала их много и каждый день. Это было моё стремление к тому, чтобы вернуть своё лицо, я очень хотела быть такой, как раньше. При этом одни врачи говорили, что нужно делать пластическую операцию и полностью лицо переделывать. Другие — что достаточно просто шлифовки. Разное говорили. Я просто делала всё.

Первое время мне не давали посмотреть на себя. Из палаты убрали зеркало, мама не разрешала мне в него смотреть. Я увидела себя со швами, когда сняла своё лицо на камеру смартфона. Стало очень страшно. Было много швов на лице, я вся была опухшая. Сложно было есть и разговаривать. У меня были шок и паника. Я сразу позвонила своему парню. И не только ему, ещё друзьям и знакомым. Я сказала им, что, пока не восстановлю своё лицо, я с ними общаться не буду.

«С таким лицом ты мне на *** не нужна»

Меня начали троллить мои враги, которые радовались, что со мной что-то произошло. Не понимают, наверное, что это может произойти с кем угодно. Например, когда я писала о сборе на операцию, мне кидали по одной гривне с комментарием «это тебе на лицо», «помни мою доброту», «хуже, чем твоё лицо было, уже не станет» и так далее. Это в первую очередь бывшая девушка моего парня. Сейчас она, кстати, уже нынешняя. Он военный, а она из бедной семьи. Он пошёл в ВСУ, у него хорошая зарплата, вот она и подсуетилась, когда со мной вся эта история произошла.

Он мне написал так: «С таким лицом ты мне на *** не нужна». Типа, найдёт себе лучше, с целым лицом, красивую и хорошую. Вот так и написал. Я по сей день помню эти слова. Это было 12 марта, я очень хорошо запомнила этот день и эту фразу. Мы вместе были три года, он сделал мне предложение, когда участвовал в боях под Бучей и Гостомелем. Позвонил и сказал: «Выходи за меня замуж, я хочу, чтобы ты была моей женой». Спустя час он передал мне кольцо через знакомых. Потом вмешалась она, и произошло вот это. С чем я это связываю? У него психика пострадала оттого, что он воюет. А тут ещё она ему на мозги капает.

Мне обидно, конечно. Три года потрачено, я ему помогала строить карьеру. Думаю, если бы не моя поддержка, то он бы не добился таких успехов в военном деле. А теперь она просто тащит с него деньги. Закончатся у него деньги, она его бросит, и он приползёт ко мне. Но уже будет поздно.

«Переборола в себе эти страхи и согласилась на съёмку»

Однажды мой врач запостил результаты заживления моего лица в фейсбуке (соцсеть принадлежит компании Meta, которую в России считают экстремистской и запрещают. — Прим. ред.). На следующий день мне написали из журнала Playboy Ukraine и предложили сняться в спецвыпуске в качестве модели. Я очень переживала, что кто-то увидит моё лицо в журнале. Меня очень волновало мнение окружающих, как они на это отреагируют: поддержат, засмеют, осудят. Но потом я переборола в себе эти страхи и согласилась на съёмку. Я хочу стать примером для других людей, хочу показать, что нужно верить в себя, в лучшее.

Сейчас я в первую очередь хочу восстановить лицо до конца. Хочу успеть до Нового года, чтобы выйти на работу. Я продолжаю ходить на процедуры, использую мази, кремы, скрабы, делаю массажи. Конечно, у меня были большие сомнения, что моё лицо будет таким же, как было раньше. Но если посмотреть на то, какой я была раньше и какая я сейчас, то врачи сотворили чудо, без преувеличений. При этом никто не знает и не может сказать даже примерно, когда я полностью восстановлю лицо, ведь есть много разных факторов, которые на это влияют. От самой кожи, которая у людей разная, и до интенсивности лечения.

Я бы хотела делать маникюр на профессиональном уровне, открыть свой салон. Такая у меня мечта, мне это нравится. Я дома делаю себе, маме, сестре. Это моё хобби, которое приносит мне удовольствие. Хотелось бы начать этим зарабатывать.

ФОТОГРАФИИ: личный архив героини