КрасотаМоя татуировка: Специальная корреспондентка «Холода» Ира Щербакова о Василисе с черепом

В РУБРИКЕ «МОЯ ТАТУИРОВКА» мы расспрашиваем героинь об их любимых рисунках на теле и том, как они появились. Сегодня о своей любимой татуировке рассказывает журналистка и специальная корреспондентка издания «Холод» Ира Щербакова.

  Я росла с конвенциональными представлениями о красоте. Как-то ожидалось, что я буду «нормальной»: худой, с естественным макияжем, длинными волосами натурального цвета, неброским аккуратным маникюром, платьями-каблуками и прочим. Не говорю, что это плохо — просто отклонения от нормы (татуировки, цветные волосы, даже чёрные ногти) в такую картинку не встраивались.

Меня воспитывала мама — классическая красавица, загорелая блондинка с очень мягким, женственным стилем. И это был её стиль, который ей шёл и сейчас идёт. А я равнялась на маму и старалась её копировать. Её комплименты для меня очень много значили: если мама не хвалит, значит, это не красиво и мне не идёт. И да, давайте признаем: я одевалась, красилась и причёсывалась так в том числе и потому, что верила в то, что это нравится мужчинам. Если в ней будет что-то «странное», асексуальное, недостаточно милое, то мужчин это будет отталкивать. Прощай, привлекательность.

Но где-то в глубине души я чувствовала, что у меня есть и другие стороны личности. Я больше, чем та картинка, над поддержанием которой я работала. И во многом смелее. У меня есть и такая, классически женственная сторона, и другая, гораздо более гранжевая. Кумир моих подростковых годов — певица Эмили Отем. Она может быть такой свободной, в разные моменты злой, мрачной, наглой, лиричной или трогательной, носить берцы и викторианские корсеты с кружевными платьями, быть блестящей скрипачкой и играть индастриал. Эта свобода быть мне всегда казалась невероятно крутой — и со временем я стала её себе позволять.

Мне всегда нравились татуировки — но свыкнуться с мыслью, что они могут быть и у меня, я смогла лишь недавно. Тату — часть одного большого процесса, который начался пару лет назад: во мне стало меняться всё. Я ушла из глянца, где долгое время работала редактором. Стала репортёром — и начала брать темы, которыми давно хотела заниматься (и которыми раньше было заниматься страшновато, кишка тонка, Олеся Герасименко может, а я нет).

Изменилась работа, а через полгода я постепенно начала выражать себя через внешность. Сперва отрезала волосы. Потом покрасила в радужный — ярко, жизнерадостно. Потом — во время командировки в Кемерово, где я писала об убийстве Веры Пехтелевой, — поняла, что больше не ощущаю себя такой уж жизнерадостной. Моя радужная чёлка не вяжется с тем, что я чувствую. Я сохранила в телефон два десятка фотографий Евы Грин, а вскоре перекрасилась в чёрный.

Потом у меня случился роман с молодым человеком, у которого было забито почти всё. Когда я на него впервые посмотрела, то, мягко скажем, охренела: «Какой же ты красивый». И это был не первый раз, когда мне нравились татуированные мужчины: я и раньше на них часто западала. Тогда-то я и задумалась: раз меня такое цепляет, значит, я вижу в этом что-то важное. Например, ещё больше свободы самовыражения. И я тоже так хочу.

Ровно через месяц у Маши Кислогрустно я набила первую татуировку — работу Дмитрия Пригова, огромный чёрный бокал на правом бедре. И поняла, что хочу ещё. Так через неделю на втором бедре появилась Василиса с черепом. Её я била у Хайн — прекрасной мастерицы, которую знаю уже семь лет, слежу за её инстаграмом и восхищаюсь работами.

Думаю, я слишком долго ждала, чтобы ограничиваться чем-то маленьким и незаметным — и сразу пошла вразнос, понимая, что стесняться нечего. Мне уже всё равно, кто и что скажет, как это будет выглядеть в старости и так далее. Я больше десяти лет взвешивала, прикидывала и сомневалась, можно ли мне такое, чтобы сомневаться дальше. Ну нафиг. Поэтому я и решила сразу играть по-крупному и забивать бёдра.

Большие красивые татуировки помогли мне, наконец, полюбить свои ноги: всегда считала их «невыгодной» для показа частью своего тела, скрывала под юбками-миди. Да и в принципе, я всегда больше любила свое лицо, чем тело — казалось, что лицо красивое, а тело обычное. Чтобы оно стало привлекательным, надо похудеть или подкачаться, добавить десять сантиметров роста. А теперь я смотрю на свои ноги с радостью. Купила ультракороткое розовое мини-платье с рюшами — специально чтобы был виден рисунок на бёдрах.

Василиса с иллюстрации пришла мне в голову спонтанно — даже не понимаю, как. Погуглила иллюстрацию. Поняла: это моё, я хочу. Узнала, что у Насти Лотарёвой из Бибиси есть такая же Василиса, но на щиколотке — и поняла, что прикольно будет сделать свою версию. Радужные лучи из глаз у черепа тоже пришли в голову как-то спонтанно.

Я вспомнила об этой сказке в начале года, когда читала книжку «Бегущая с волками» психоаналитика Клариссы Пинколы Эстес. Эстес анализирует мировой фольклор с точки зрения психоанализа — и вытаскивает из сказок и легенд истории о становлении женщин и уроках, через которые они проходят. И меня поразило то, что Эстес увидела в Василисе — это же история о взрослении и индивидуации. В лице Бабы Яги Василиса сталкивается с чем-то диким — и символически это часть нашей психики, которую неплохо бы принять. Соприкоснуться со своей тёмной стороной и обуздать её.

Эстес особенно много пишет про череп, который Василиса получила в подарок от Бабы Яги — он лучами из глазниц освещал Василисе дорогу домой, а потом сжёг заживо мачеху со злыми сёстрами. Мне понравилась мысль о том, что череп — это некие сложные, «некомфортные» знания, навыки и стороны нас, которые сложно было обрести. Но именно эти знания помогают нам жить, ориентироваться в мире, защищать себя, выбирать путь.