КрасотаКак менялась роль макияжа в жизни женщины
Исторический экскурс в макияж Эдвардианской эпохи, суфражисток, флэпперов, панков, хиппи и современных феминисток
В 1969 году феминистка второй волны Кэрол Ханиш написала эссе, озаглавленное позже издателями «Личное — это политическое», по сути бывшее ответом ее коллеге по феминистскому движению Дотти Зелльнер. Ханиш обращала внимание читателей на то, что в леворадикальном движении не было принято уделять достаточного внимания «женскому вопросу»: давлению стандартов красоты, праву на аборт, разделению обязанностей в семье. Политические группы считали это личными женскими проблемами, для решения которых существовали встречи политически активных женщин, обсуждавших свой опыт отношений (что-то вроде «групповой терапии»).
Считалось, что если женщина поговорила о своих проблемах с подругой и договорилась с мужем, что посуду они будут мыть по очереди, то тема исчерпана. Ханиш задумалась: а что, если преграды и неприятности, с которыми женщины сталкиваются в своей жизни, не объясняются ошибочным личным выбором каждой, а следуют из того, как женщин воспитывают и воспринимают? Более того — может ли личный выбор быть следствием большой социальной политики и влиять на нее? В таком контексте все средства самовыражения, в том числе и макияж, могут быть политическим высказыванием.
Текст: Мария Серветник
работа Джулии Маргарет Камерон, фотографа викторианской эпохи
В Эдвардианскую эпоху даме из высшего общества очевидный макияж не полагался (об этом нам сейчас напоминают как минимум героини «Аббатства Даунтон»); заметно красились актрисы и проститутки. Остальные пользовались разве что кремовыми румянами, которыми красили щеки и губы, и матовыми тенями; про красную помаду и речи не шло. Примечательно, что в 1910-е именно ее, помаду, суфражистки, боровшиеся за свое право голосовать, выбрали для демонстрации эмансипации. Трюк сработал — в 1912 году на марш протеста в Нью-Йорке пришло столько женщин с яркими губами, что государство не могло его проигнорировать, и вместе с правом краситься суфражистки отвоевали и свои голоса. В эти же годы развивалось производство косметики: изобрели помаду в тюбике и тушь для ресниц, а в 1909 году Гарри Гордон Селфридж стал открыто продавать косметику.
После окончания Первой мировой войны вместе с экономическим ростом, правом женщин голосовать и джазом появились флэпперы. Девушки, которые протестовали против старых социальных устоев, садились за руль, курили, пили, коротко стриглись — то есть делали все, что раньше были позволено только мужчинам. Они носили юбки до колена — по меркам времени, очень короткие — и ярко красились, словно стараясь максимально отгородиться от викторианской девушки с ее естественным, нежным лицом. Флэпперы красили губы и глаза темным, выщипывали брови, дорисовывали форму губ и бровей. Они отказались проводить свою молодость, сидя в доме отца и ожидая, пока их позовут замуж, вести себя скромно, «как полагается девушкам» — и выражали это в том числе через внешность. С началом Великой депрессии места фривольности и бунтарству не осталось, но флэпперы успели поменять представление о том, на что способна женщина.
Во время Второй мировой идею про макияж как способ выразить себя подхватило государство и использовало его, чтобы мотивировать женщин в тылу работать на благо страны. Учитывая, что экономические условия не оставляли возможности украшать себя одеждой, женщины стали делать яркий макияж и сложные прически из множества victory rolls. Американское Управление военного производства посчитало, что помада поддерживает моральный дух нации, и Элизабет Арден по договоренности с правительством США выпустила серию косметики для женщин, служащих в ВМС, с помадой оттенка victory red.
Пятидесятые были малопримечательны с точки зрения идейности макияжа. После окончания войны солдаты стали возвращаться домой, и женщины, занимающие рабочие места мужчин, оказались не нужны. Стала популярной концепция женщины-домохозяйки: она не работает, но занимается собой, домом и семьей. Косметическая индустрия при этом развивалась и богатела, но никакого политического подтекста макияж — во всяком случае, массово — не нес.
Знаковый для шестидесятых «лондонский образ» — проще говоря, макияж в стиле Твигги — имел скорее культурный подтекст. Мода шестидесятых находилась под влиянием не только поп-арта и оп-арта (оптического искусства), но и постмодернизма — Барт пишет, что автор мертв, Пьеро Мандзони продает свое дерьмо в баночках. Отличный фон для экспериментов с рамками дозволенного не только в одежде, но и в макияже. Но в те же шестидесятые появились хиппи, которые бежали от капиталистического общества потребления и благополучия всеми возможными способами — в том числе отказываясь от косметики.
В феминистическом дискурсе с семидесятых и до двухтысячных важной темой были навязываемые обществом стандарты красоты. Наоми Вульф, феминистка третьей волны и автор книги «Миф о красоте», написала: «Скептицизм современности исчезает, когда заходит речь о женской красоте. Она до сих пор — и даже больше, чем когда-либо — описывается не как что-то, определяемое смертными, формируемое политикой, историей и рыночной системой, а так, словно существует высшая, божественная власть, которая диктует бессмертное писание о том, что делает женщину приятной взгляду». Книжка Вульф в каком-то смысле подводит итог очень длинной дискуссии по поводу мифа о красоте: с конца 60-х и до нулевых (иначе говоря, всю вторую и третью волну феминизма), девушки, отказываясь делать себя красивыми в угоду обществу, вовсе игнорировали макияж.
«МИФ О КРАСОТЕ» был опубликован в России в 2013 году, а год спустя на русском языке вышла новая книга Вульф «ВАГИНА. НОВАЯ ИСТОРИЯ ЖЕНСКОЙ СЕКСУАЛЬНОСТИ»
В семидесятые главными борцами за свободу самовыражения стали панки. Неудивительно, что субкультура, выросшая из фанатов панк-рока, самовыражалась (и продолжает это делать) с помощью внешности. Мрачный или нарочито яркий макияж — много теней, подводки, бордовая помада — выражают протест против скучной, благополучной и размеренной жизни общества. То, с чем хиппи боролись любовью и возвращением к природе, панки встретили тяжелой музыкой, мрачным, вызывающим макияжем и агрессией. В панк-культуре интересно то, что у нее с годами появилось очень много ответвлений, у каждого из которых есть и своя культура макияжа: от pastel punk с обязательными волосами «русалочьих» цветов до gothic punk с максимальным количеством черного.
В культурологии и социологии есть термин «реапроприация» — процесс, при котором группа возвращает себе слова и явления, которые раньше использовались, чтобы угнетать эту группу. Так, геи и лесбиянки в 1980-е годы реапроприировали слова «queer» и «dyke» — на русский их можно перевести, как «педик» и «лесбуха». Они громко и гордо сказали: «Да, я педик. Да, я лесбуха. Мне нечего стыдиться». В современном обществе происходит же реапроприация косметики. Сейчас девушки зачастую красятся нейтрально (почти как в Викторианскую эпоху), в рамках идеи «мое лицо, только лучше» («my face but better»), подчеркивая собственную естественную красоту и самодостаточность. Современные феминистки, наоборот, продолжают традицию lipstick feminism и используют макияж как средство самовыражения: «неподходящие» цвета, «вульгарный» макияж, все эти лиловые помады, зеленые стрелки и гипертрофированные брови — это не «my face but better», это «my face is not your business». Можно сказать, женщины возвращают свою внешность себе — если феминистки второй и третьей волны отказывались быть красивыми в понимании патриархального общества, то современные приравнивают красоту к индивидуальности и нарекают красивым все, что таким считают: ярко-желтую помаду, небритые ноги или розовые ресницы. Получается, женщина красива, потому что считает себя таковой, потому что все люди красивы, потому что красоты как объективной категории нет.
Фотографии: cover image via Shutterstock, 1, 2 via Wikipedia Images and The Metropolitan Museum of Art