МнениеВозвращение роскоши: Почему минимализм приказал долго жить

Творчество Микеле — яркий, но далеко не единственный пример того, что сегодня модные бренды всё увереннее уходят от минимализма, которым была отмечена первая половина второго десятилетия XXI века. Последние лет пять мы только и делали, что говорили о переосмыслении трендов середины 1990-х: о новом прочтении наследия Хельмута Ланга и Жиль Зандер, о ранних коллекциях Миуччи Прады, которые спустя почти четверть века ничуть не потеряли актуальности, о новой женственности, которая не требует излишней декоративности (ведь актуальная феминистская повестка вновь решила, что женщина вправе пренебрегать традиционными канонами красоты в угоду соображениям комфорта).

Идея достигла своего апогея с появлением так называемого нормкора — «моды без моды» — и в конечном итоге превратилась в змею, укусившую саму себя за хвост. Одним словом, всё это время мы устраивали моде, а заодно и самим себе, детокс-терапию: старательно вычищали, избавляя от всего лишнего, свои гардеробы, старались проникнуться идеями осознанного потребления и научиться жить с минимальным набором одежды, следуя принципу «лучше меньше, но лучше». Дизайнеры в свою очередь побуждали нас к тому, чтобы вместо десяти платьев с затейливым декором купить одно, но идеальное, и культивировали «новый» минимализм в своих коллекциях — достаточно вспомнить работы Фиби Файло для Céline и Рафа Симонса для Jil Sander.

 »

Дизайнеры побуждали нас к тому, чтобы вместо десяти платьев с затейливым декором купить одно, но идеальное

Фэшн-журналисты провозглашали рождение альтернативной героини нашего времени, у которой хватает забот и без того, чтобы подбирать туфли к сумке, а значит, функциональность и лаконичность дизайна в одежде для неё — первоочередные ценности. Одним словом, казалось, что минимализм и отказ от показной роскоши, которая была свойственна предыдущему десятилетию, задержатся с нами надолго и вообще станут главными фэшн-постулатами, но не тут-то было. Коллекции последних сезонов всё чаще напоминают нам о моде по-настоящему любивших излишества декад — 1970-х, 1980-х, 2000-х — и возвращают в поле нашего внимания объёмные плечи-пуфы, какие носили героини «Династии», логоманию и наряды в духе «надену всё лучшее сразу». Кажется, минимализм образца 2010-х приказал долго жить — но почему?

На самом деле, чтобы понять, почему чрезмерность и нарочитая роскошь возвращаются в моду именно сейчас, нелишним будет оглянуться в прошлое. Если представить периоды минимализма и условного «максимализма» в моде в виде диаграммы, она будет похожа на равномерную синусоиду с промежутками примерно в десять лет. Это, безусловно, не означает, что каждая модная эпоха отождествлялась с неким единым стилем: так, 1920-е мы с равным успехом ассоциируем как с шанелевским луком à la garçonne, так и с девушками-флэпперами, разодетыми в платья с бисерной бахромой, а 1930-е — с гениальными в своей простоте платьями Мадлен Вионне и мадам Гре и эксцентричной чрезмерностью сюрреализма Эльзы Скиапарелли. Причина, по которой каждое новое поколение дизайнеров (а иногда и практически синхронно) стремилось ниспровергнуть стилистические и визуальные каноны предыдущего, заключалась в самой сути моды как феномена, её назначении — возбуждать интерес публики, предлагая ей нечто новое.

Часто именно интерес к новизне побуждает нас потреблять моду, что и роднит эту область с индустрией развлечений. С тех пор как одежда перестала быть просто одеждой и стала представлять собой целый набор коннотаций, касающихся социального и финансового положения владельца, его жизненных привычек и даже политической позиции, возможность постоянных изменений и обновлений стала для моды основной движущей силой.

Так, на заре первой волны феминизма девушки массово отказывались от утягивающих корсетов, тяжеловесных юбок и шляпок, обуславливая своё решение тем, что в укороченных платьях без лишнего декора куда удобнее вести активный образ жизни, и вообще, они не желают быть всего лишь красиво одетым придатком мужчины. Возвращение в следующем десятилетии к образам канонической женственности было продиктовано растущей популярностью Голливуда, который именно в 1930-е годы начал делать большие деньги на киноиндустрии (а заодно привлекать к работе именитых дизайнеров).

Фэшн-журналисты провозглашали рождение альтернативной героини нашего времени, у которой хватает забот и без того, чтобы подбирать туфли к сумке

Дальше — больше. Переход от нарочитой роскоши 1950-х к лаконичности 1960-х был, как мы знаем, вызван желанием нового поколения потребителей моды в показной манере отказаться от идеалов предыдущего поколения и построить собственный визуальный кодекс, в котором на первый план выходили простые незамысловатые силуэты и использование неконвенциональных материалов для создания одежды. Возвращение к театральности в моде провозгласил Ив Сен-Лоран своей нашумевшей коллекцией Libération/Quarante 1971 года (которая, к слову, разительно отличалась от всего, что дизайнер делал до этого), вдохновлённой 1940-ми и вызвавшей возмущение среди достопочтенной публики. Сен-Лоран — осознанно или нет — задал моде новый вектор, которому она следовала на протяжении всех 1970-х годов: использование нарочитого китча, выставление напоказ подлинной или выдуманной роскоши для ниспровержения буржуазной моды и спокойных символов статуса старого образца.

В таком способе самовыражения новое поколение видело возможность убежать от ощущения всё нарастающей тревоги — от продолжающейся войны во Вьетнаме, нефтяного кризиса 1973 года и напряжённости в мире в конце 1970-х — начале 1980-х. При этом чем выше становился уровень безработицы, тем активнее люди стремились к потреблению и тем больше модные бренды мотивировали их делать покупки.

Мода начала превращаться в полноценную часть индустрии развлечений, которая продавала не просто одежду, но идею новой идентичности, и становилась удобной формой эскапизма, которой можно было заглушить тревогу и создать видимость благополучия. Неприлично богатые нувориши стали новыми моделями для подражания, реалити-шоу вроде «Lifestyles of the Rich and Famous» — суперпопулярными предвестниками «Семейства Кардашьян», а понятие «это слишком» вообще исчезло из обихода в контексте одежды. Одержимость статусностью для многих стала одной из определяющих жизненных ценностей, способы её достижения второстепенны. Конец 1980-х общество встретило словно истощённым собственной гонкой за потреблением — как оказалось, шопинг в режиме 24/7 не есть гарант счастья.

Переломным моментом стал «чёрный понедельник» 19 октября 1987 года — резкий и максимальный обвал биржевого рынка, который называют прологом экономического кризиса 1990-х. На шаткую финансовую обстановку в мире мода отреагировала, развернувшись на 180 градусов: выставление своего достатка напоказ в сложившейся обстановке стало считаться моветоном, темпы потребления модных товаров снизились, а дизайнеры отреагировали на изменения, предложив клиентам суровый минимализм. Журналист The Face Фил Торнтон писал в начале 1990-х: «Изобилие 1980-х закончилось, и тут стало ясно, какой пустой и сомнительной игрой может быть амбициозное стремление одеваться так, чтобы повысить свой социальный статус». 

Впрочем, поворот к новому курсу начал обозначаться уже во второй половине 1990-х, когда французские модные дома стали приглашать в качестве креативных директоров молодых и амбициозных дизайнеров, которым было неинтересно играть по правилам минимализма. Прибрав к рукам исторические бренды, бизнес-дельцы во главе с Бернаром Арно и Франсуа Анри-Пино решили превратить моду в полноценный инструмент для зарабатывания денег, а для этого следовало превратить фэшн-показы в развлекательные шоу, а показываемые на подиумах вещи — в объекты мечты, желание обладать которыми побуждало бы публику покупать парфюмы, аксессуары и прочие мелкие штучки. Окончание экономической рецессии в 2001 году и переход к одному из самых «жирных» десятилетий, безбедно просидевшему на огромной нефтяной скважине, стало отличной почвой для возвращения моды к показной чрезмерности: покупай, чтобы быть счастливым.

Итак, сегодня мы вновь то и дело слышим о возвращении не то к 1980-м, не то к нулевым, а в списке топовых тенденций следующего сезона значатся бархат, жаккард вкупе с объёмными плечами, пайетки и цветной мех. Отчасти всё можно свести к тому, что люди просто устали от снобского минимализма 2010-х, который роднил их с 1990-ми своими сентенциями вроде «если вы способны оценить столь интеллектуальную моду, значит, вы достаточно умны и продвинуты». Но, конечно, дело не только в этом.

Если рассматривать моду как форму эскапизма, каковой она себя так или иначе проявляла на протяжении всей истории, можно предположить, что сегодня мы вновь стремимся к тому, чтобы за яркими во всех смыслах нарядами спрятаться от суровой действительности. Когда в мире одно страшное событие происходит за другим и вряд ли кто-то чувствует стопроцентную уверенность в завтрашнем дне, когда озабоченность модой и материальными ценностями отходит на периферию внимания общества, брендам приходится искать новые способы привлечения аудитории.

Дизайнеры создают эфемерную картинку радости и благополучия, мотивируя людей покупать не просто вещи, но порцию эндорфинов. Потребители в свою очередь готовы вступить в игру — просто потому, что скрыться под куполом внешнего оптимизма порой проще и полезнее, нежели фрустрировать на тему того, что мы изменить не в силах. Роскошь и увлечённость лейблами для современного поколения не столько стремление к показному потреблению, сколько ироничная игра с понятиями статуса, попытка посмеяться над кризисным состоянием экономики или же просто желание надеть маску.

Фотографии: Gucci, Céline, Jil Sander, Wikimedia Commons (1, 2, 3), Area, Off-White