ПрофессияОлеся Герасименко, спецкор «Коммерсанта»

В книжку вошли мои репортажи из разных регионов России за 2012 год, где сильнее всего недовольны Москвой и федеральной властью. Тему серии придумал главный редактор журнала «Власть», книжку сделали ребята из магазина «Фаланстер», а я теперь раздаю интервью. Это книжка, к примеру, про недовольство условного жителя Новосибирска тем, что нефть качают у него в регионе, а налоги с этой нефти платят в Москве.

Москва описала всю себя до последней косточки. Это читать невозможно, а в регионах происходит куча всего интересного. Например, под Уфой есть деревня Шаймуратово. Ее купил бывший владелец ночных клубов и магазинов. Он стал крестьянином и придумал свои собственные деньги «шаймуратики», на которые можно купить продукты в местном магазине. Офис их колхоза выглядит как IT-компания: белые стены, маркерные доски, опенспейс, при этом за углом — коровник и пастбища. Они вводят западную оценку персонала, и доярки оценивают трактористов. И впервые к ним из города люди едут жить. Такие истории вселяют в меня оптимизм.

Но вообще я фанат Москвы. Я прилетаю из Сан-Франциско, из Владивостока, из деревни в Воронежской области, и мне Москва в этот момент нравится больше всего. Я Москву люблю как город, но я понимаю шутки сибиряков о том, что в аэропорту Новосибирска москвичам надо давать колокольчики, чтобы они их не снимали все время, что находятся в Сибири. Они оправданны, потому что иногда люди приезжают и считают, что если у них работа или квартира в Москве, значит, они умнее всей области.

Мне интересно работать. Когда я устаю ездить в командировки, я запираюсь в квартире неделю и смотрю мультики. У меня бывают такие периоды, редакторы их знают. А потом понимаю, что надо опять куда-то ехать. Журналистская корочка — маленькая гарантия того, что чужие люди расскажут тебе о себе. А мне интересно слушать чужие истории. Писать о них у меня не так хорошо получается. Я не понимаю, чем я еще могу заниматься.

Я довольно депрессивный человек. Я вечно грущу, ною, скулю. Чтобы впасть в тоску, не надо далеко ехать.

Года четыре назад я работала в «Газете.ру» и мечтала стать спецкором «Коммерсанта». После того как я взяла интервью у Остапа Бендера российской оппозиции Константина Лебедева, которое никто не смог взять, а Первый канал позвонил в редакцию и стал выяснять, существует ли Олеся Герасименко или это вымышленный персонаж, мне дали спецкора.

Мои самые любимые материалы из тех, что я делала, — расследование про сайентологов в России и статьи о националистах. Я разговаривала после суда с родителями детей, которые сели на 25 лет или пожизненно за убийства мигрантов. И вот я встречалась с одной мамой под стенами монастыря, и она оказывается самой зверской. Верующая казачка, которая готова благословить сына на убийство. Я думала, такое только в кино бывает.

Я в командировках не крашусь, и иногда мужчины начинают разговор с вопроса «Сколько тебе лет?». Я говорю: «Это я просто ненакрашенная, я вообще работаю не первый год, все в порядке». Я в последней командировке болела и смотрела часто телевизор, какой-то сериал про ментов в прайм-тайм. Там была героиня-журналистка, и каждый раз, когда ей нужно было получить какой-то материал для своей газеты, она шла к источнику и спала с ним.  Наверное, у многих откладывается, что если журналистка приезжает в командировку, она обязательно должна с кем-то переспать. Не думаю, что какие-то журналистки на самом деле так себя ведут: здоровья не хватит.

Регионы еще довольно сексистские. За девушку надо платить, обязательно делать ей комплименты во время разговора. И не поухаживать за девушкой — это просто невежливо. Я в Москве, наверное, в очень стерилизованной среде живу. У нас не принято личную жизнь обсуждать или лишний раз за ручки держаться со своим бойфрендом.

В регионах до сих пор, если тебе 25 лет и ты еще не замужем, считается, что ты старая дева. Поэтому там очень много детей. В общем, программа по повышению рождаемости и материнству, несмотря на все махинации, работает. И даже во всех этих кредитных поселках, куда я ездила, когда писала о перекредитованности населения, там по два-три ребенка — норма. Один — это что-то не то. Рожают все очень спокойно, свободно и рано. Моя героиня в заметке про кредиты осталась одна, муж ее покончил жизнь самоубийством. Она в деревне сидит без работы. Приезжаю — на веранде меня встречает такая худенькая симпатичная девушка с накачанным прессом. Я не понимаю, как родить четырех, остаться без денег и так хорошо выглядеть.

Если в Москве у нас тут одни дизайнеры и рисовальщики, то в регионах в моде настоящие мужчины. У него и пастбище есть, и три завода, он охотится на каких-нибудь оленей в свободное время. Ты приезжаешь в регионы и вспоминаешь, что ты девушка. Во Владивостоке, например, очень красивые мужчины. Высокие. Вежливые.

Но бывает и по-другому. В каком-то сибирском городке я вышла на набережную погулять. И шли парочки — потрясающе красивые женщины. И рядом с ними — я даже не знаю, что это такое, это даже не треники с пузырями на коленях. И все мужики с этими пивными бутылками. Хотелось подойти и сказать: «Девушка, ну зачем тебе такое? Ты себя в зеркало видела? Ты езжай куда-нибудь еще».

В России действительно самые красивые девушки. Мне это очевидно. Причем чем глубже, тем лучше. Я как-то была в походе на байдарках и очень соскучилась по маме, решила пойти через лес в ближайший поселок ей позвонить. Мы выходим из леса с другом и оказываемся в каком-то царстве царевен несмеян. В микрошортах, ноги три метра, стройные, волосы белые до попы, огромные голубые глаза, идеальная кожа. А мужики по канавам лежат. А я из похода, в грязи, говорю другу: «Пойдем-ка отсюда».

Фотограф: Марина Адырхаева