Личный опыт«Посмотри на него»:
Анна Старобинец об аборте на позднем сроке

Женщины боятся говорить на эту тему, потому что знают: рассказав свою историю, можно получить от общества самую разную реакцию. Кто-то тебя, возможно, и пожалеет, но кто-то скажет «сама виновата», кто-то сделает вывод, что ты плохой человек, «некачественная женщина» и что-то сделала не так. Потом обязательно придут люди, которые заявят, что ребёнка можно и нужно было спасти, а ты — убийца. Кто-то обязательно отметит, что ты не имеешь права выносить на всеобщее обозрение такие интимные подробности, потому что это «порнонекрофилия». Чтобы услышать подобное, не обязательно написать книгу, как это сделала я. Пока я работала над ней, много времени проводила на форумах, посвящённых патологиям беременности, и знаю, что пишут люди.

Беременности с патологией плода составляют 4–5 % от общего количества. То есть, если брать большие цифры, проблема и впрямь выглядит статистически редкой. Однако если изменить масштаб, понятно, что речь идёт о тысячах женщин в год. Кроме того, в эту статистику не входят ещё многие тысячи женщин, потерявшие детей в результате выкидыша на любых сроках беременности, а также потерявшие новорождённых малышей —
они все тоже испытывают горе и тоже редко о нём говорят. И с ними
никто об этом не говорит. Врачи — потому что исходят из того, что
достаточно оказать такой женщине чисто медицинскую помощь, а
психологическая поддержка — это блажь и вообще не к ним. Обычные люди — потому что не знают, что говорить и как, и стараются сделать вид, что ничего не случилось. Женщина, пережившая трагедию, вынуждена замкнуться в себе, потому что понимает: реакции на её слова не будет, либо будет такая, которая попросту сделает ей ещё больнее. И медицинское, и человеческое, и сетевое
сообщества организованы так, чтобы эту женщину загнобить. Так или иначе её стигматизируют. В системе координат окружающих, если ты жалуешься на душевную боль, а тем более желаешь от неё избавиться, автоматически становишься преступницей и грешницей, которая «убила ребёнка, а теперь чего-то там ещё хочет для себя».

Другая крайность— когда тебя пытаются утешить, утверждая, что тот, кто находился внутри тебя, — просто «плод», «головастик», а не ребёнок. «Не выдумывай, ещё родишь, отвлекись, живи дальше», — слышишь ты. Это не те слова, которые способны помочь. Как человек, переживающий такую трагедию, может на что-то отвлечься? Она не хочет отвлекаться, она хочет оплакать ребёнка. Она не хочет «родить ещё» — она тоскует по тому, именно тому малышу, которого потеряла. В российской медицинской системе для таких случаев не предусмотрен психолог — и это удивительно. Очевидно, что специалист, к которому могла бы обратиться не только перенёсшая утрату женщина, но и её родственники, абсолютно необходим. У него они смогли бы получить внятную консультацию по поводу того, как вести себя с женщиной в таком положении. Но чаще всего перенёсшая утрату вынуждена проживать своё горе, варясь в собственном соку. Реже рядом есть близкий человек, например муж, способный её поддержать, и тогда они варятся в этом адском котле вместе.

Далеко не все понимают, что с медицинской системой, где порой тебе отказывают в человечности, что-то не так. Советские люди или даже моё
поколение, то есть люди с советским детством, зачастую не готовы это
воспринимать как отклонение от нормы. «Ну да, врачи, такие занятые, мало получают, конечно, они будут озлоблены». Я помню, как в детстве заболела отитом и лор-врач орала и грозилась засунуть мне в ухо какие-то острые спицы, потому что я боялась сесть в кресло. И это воспринималось как то, что само собой разумеется. Люди моего поколения наверняка могут припомнить несколько таких историй из собственной жизни. Мы с детства привыкли, что с нами можно так обращаться. И в этом особенность нашей бесплатной государственной медицины, гинекологии, по крайней мере, точно.

С медицинской системой, где порой тебе отказывают в человечности, что-то не так

Женщина с обречённой беременностью в России лишена выбора: она не может выбрать клинику, врача, способ прерывания беременности и даже способ её пролонгирования, если она хочет доносить обречённого ребёнка. Это то, с чем столкнулась я. Единственный путь — подчиниться системе. То есть формально выбор доносить или не донашивать как бы есть, но на практике оба эти пути тупиковые. Если она решит донашивать, её беременность никто не станет вести как обычную беременность. Её не будут уважать. На неё будут давить. Она
постоянно будет слышать: «Ты что, сошла с ума? Зачем тебе это надо? Тебя муж бросит! Ты урода родишь! Ты в родах умрёшь!» А когда она сдастся и всё же решится на прерывание беременности, её примутся прессовать иначе: «Поздний аборт? Значит, ты убиваешь сформировавшегося ребёнка, ты — убийца и монстр! И вообще, это ты виновата, это у тебя там мутант какой-то. Наверное, у тебя было слишком много мужчин, ты пила, курила, а ещё застудила придатки». И вот женщина попадает в больницу, где у неё тоже нет никакого выбора: она не может выбрать предпочтительный тип обезболивающего, она не может пригласить мужа на роды, она идёт туда как в тюрьму. Наверняка с точки зрения медицины ей всё сделают нормально и даже сберегут матку, но напрочь сломают психику. Потому что никто из врачей не обучен и не считает нужным быть обученным этике обращения с пациентом в кризисной ситуации.

Я не стала прерывать беременность в России и нашла возможность сделать это в Германии. Разница в подходе огромна. Во-первых, мне был предложен тот самый выбор: прервать беременность или доносить ребёнка, о котором абсолютно точно известно, что вне материнского тела он жить не может. Если бы я могла остаться в Германии на такой долгий срок и предпочла второй вариант, меня наблюдали бы, как самую обычную беременную, и не в каком-то специальном месте, а в клинике по моему выбору. Многие немки в моём положении так и поступают. Там есть возможность позвать на роды близкого человека, который поддержит, можно сразу же после постановки диагноза обратиться к психологу, более того, если ты постоянно живёшь в Германии, то ты обязана его посетить.
В конце концов, там есть гарантия, что к тебе будут относиться как к человеку, который теряет ребёнка, потому что так и есть.

В России ты тоже можешь получить медицинское обслуживание высокого уровня — скорее всего, не в государственном учреждении, но и в государственном иногда тоже. Сейчас в России есть роддома, ориентирующиеся на европейский опыт. Там практикуются совместные роды, там семейные палаты, а доктора с тобой нежны и любезны. Но всё это касается только благополучной беременности. Если женщина в целом здорова и у неё есть финансовые возможности, она вполне может обратиться в частную клинику, ни разу об этом не пожалеть и остаться в уверенности, что всё остальное — просто «страшилки» клеветников родины. Иногда, правда, встречаются и те, кто частным клиникам
не доверяют, потому что там врачи работают «только ради денег», а предпочитают женскую консультацию и прочий хардкор, потому что там «врачи с опытом», знатоки своего дела и бессребреники, а что хамят, так это не страшно, «зато профессионалы хорошие». То есть профессионализм почему-то противопоставляется вежливости.

Общество делает вид, что такой проблемы не существует

Женская консультация — это особое место.  Там, кажется, всё сделано для того, чтобы изолировать мужчину от происходящего. Неучастие партнёра в так называемых женских делах — это вообще огромная проблема, это традиция, так заведено. Обязательно найдутся родственники, которые из самых лучших побуждений посоветуют не посвящать своего мужчину в «женские» проблемы. Видимо, это идёт откуда-то из глубины веков, где беременность, роды, материнство были своего рода женской субкультурой. Там кровь, боль, стоны, крики, физиологические жидкости — мужчина якобы не способен всё это понять, а увиденное его только напугает. Поэтому нужно просто отстранить его от этого, чтобы он не убежал от испуга. Что касается неблагополучной беременности любого срока, большинство врачей и пациентов исходят из того, что в эти проблемы лучше тем более не впутывать партнёра. Если он с трудом способен выдержать нормальные роды, куда ему вынести мертворождение. Эта тема с советских времён табуирована.

По такой логике, раз только женщина в ответе за сферу деторождения, то и во всех проблемах с внутриутробным развитием и здоровьем потомства виновата только она — и женщина беспрестанно испытывает по этому поводу стыд. И многие действительно уверены, что именно они виноваты в том, что с их беременностью пошло что-то не так. Когда я изучала всевозможные форумы, беседовала с их участницами, то с удивлением обнаружила, что многие женщины действительно не в курсе, что за формирование плода в равной степени отвечают два человека: клетки и гены берутся от двух людей в равной пропорции. Понятие вины вообще в данном случае неуместно, но если уж мы его используем, то «виноваты» оба партнёра. Что касается проблем с чисто женским здоровьем, типа непроходимости труб, — это тоже повод посочувствовать женщине, а не гнобить её за некачественность. Но, поскольку у нас принято относиться к этому как к чему-то постыдному, женщина старается оградить своего мужчину, да и себя, от нежелательных последствий. Вдруг врач решит
поучить беременную, что нужно блюсти невинность до брака, или сделает
предположение, что её внематочная беременность — следствие беспорядочной смены партнеров в прошлом, и это отложится в голове её партнёра?

Пока я сама не оказалась частью неблагополучной статистики, я даже представить не могла, в какой невыносимой ситуации находятся женщины,
подобные мне. Карательная гинекология, отсутствие психологической помощи, сломанные судьбы, разводы, депрессии — и общество, которое делает вид, что такой проблемы не существует. Мне захотелось хотя бы попытаться расшатать эту систему. Она ведь гнилая — толкнёшь, а вдруг и правда развалится? Поэтому я написала «Посмотри на него».

Я никогда не забуду ребёнка, которого потеряла, я не хочу его забывать, и я ему благодарна. Если бы не он, я, может быть, никогда бы не поняла, насколько верного и смелого человека я выбрала в спутники жизни: теперь я знаю, что рядом со мной человек, который никогда не предаст. У меня есть старшая дочь, а спустя два года после той прерванной беременности я родила сына. Но если бы я не потеряла того ребёнка, который должен был родиться между ними, я, может быть, никогда бы не поняла, что в жизни нет практически ни одного повода испытывать злость к своим детям, кричать на них или их наказывать. Нам кажется, что у нас по умолчанию есть право на это: мы родители, мы несём
ответственность, мы устали, нас отвлекают, нас не слушаются, нам тяжело. Но жизнь — такая хрупкая штука. В том числе и жизнь наших близких. Своих детей я лучше буду беречь и баловать. Найдётся много других желающих «наказать» их.