Книжная полкаМузыкант Карина Казарян о любимых книгах
11 книг, которые украсят любую библиотеку
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Екатерина Мусаткина
МАКИЯЖ: Ирен Шимшилашвили
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится музыкант Карина Казарян.
Карина Казарян
музыкант
Ветхий Завет
я считаю одним
из самых красивых текстов. Когда
я сломала ногу,
у меня был строгий режим: каждый день читать по десять страниц
Я думаю, что моя привычка к чтению, скорее всего, возникла из-за скуки, которая царила в городе, где я выросла. Но и любознательность тоже сделала своё дело: я знала, что находится в каждом уголке нашей квартиры, и каждую книгу в родительской библиотеке. Их библиотека в основном состояла из аналитической и политической литературы: например, там были книги по судебной экспертизе и двадцать первый съезд ЦК КПСС. Мне очень нравилось разглядывать картинки «Бхагавад-Гиты» и «Происхождения видов», но самое драгоценное, что я там нашла, — биография Андрея Платонова.
В Омске, когда я росла, была очень популярна книга «Это я, Эдичка» Эдуарда Лимонова, изданная большим тиражом местным книжным издательством. Меня, как и многих детей, манило запретное, и это была чуть ли не первая книга, которую я прочитала с интересом после «Всадника без головы» и «Человека-амфибии». Не скажу, что я была в восторге, зато автор упоминал в предисловии Генри Миллера и рассказывал, что летал в одном самолёте с Аленом Роб-Грийе. О писателях я обычно узнавала тоже через книги (например, у Миллера я узнала о Кнуте Гамсуне и Артюре Рембо). У меня особенно не было советчиков: до студенчества я почти ни с кем не общалась. В институте я и три моих друга только и делали, что топтали сибирскую землю от безделья и разговаривали. Очень часто, особенно зимой, мы проводили время в книжном магазине на улице Ленина. Это было нашим вторым любимым видом досуга после совместных просмотров лайвов Jesus Lizard и Big Black на YouTube.
В семнадцать лет в моей жизни появился интернет, и проблема информационного дефицита исчезла сама собой. Совершенно случайно я наткнулась на группу «Маргинальное кино и литература» «ВКонтакте», откуда узнала о Жане Жене и Жорже Батае. Моей целью было изучить каждого, и у меня был драгоценный блокнот с именами: выбирала я на интуитивном уровне. В двадцать один год я переехала в Москву и начала искать работу. В это время происходили удивительные маленькие совпадения между моей реальной жизнью и содержанием книг, которые я читала в тот период. Самые яркие — это работа расклейщиком объявлений и чтение «Почтамта» Буковски или время, когда у меня совсем не было денег, а я читала «Голод» Кнута Гамсуна. Мне нравилось испытывать себя и представлять себя героиней романов.
В то время я читала книги, и реальность мне была неинтересна. Я была за гранью, пока суровая жизнь в Москве не отрезвила меня. Самым верным решением на тот момент было устроиться в книжный магазин, львиную долю ничтожной зарплаты в котором я опять-таки тратила на книги. В двадцать шесть лет я прочитала всего лишь одну книгу за год, и это был «Чевенгур» Платонова. Постоянно выписывала цитаты, например: «По наезженной дороге навстречу им шёл пешеход. Время от времени он ложился и катился лежачим, а потом опять шёл ногами», «говори круглей», «твой конь — буржуй», «кровь в голове думает», «сырым богом каким-то воняет», «подлежащее знает, а сказуемое позабыл». И всё-таки одна из самых моих любимых книг — это Ветхий Завет. Когда я сломала ногу, у меня был строгий режим: каждый день читать по десять страниц. Ветхий Завет я считаю одним из самых красивых текстов, настоящее сокровище — это Песнь песней.
Потом я променяла художественную литературу на изучение теории звука, чтобы разобраться в основах звукоинженерии — причиной этому было занятие электронной музыкой. Это приносило огромное удовольствие и отвлекало от суеты, но я остро поняла, что мои мысли становятся практичными и приземлёнными. Меня смущало, что я охладела к художественной литературе и мне стало неинтересно читать любимых авторов. Сейчас я читаю три книги параллельно, и у меня вошло в привычку недочитывать их. Раньше заканчивать книги было целью и правилом, но сейчас я не вижу в этом смысла. Чтение для меня больше не восполнение пробелов и не способ прокачать эрудицию. Мне нравится находить случайную страницу в случайной книге и просто читать её, лёжа на кровати.
Мне нравится находить случайную страницу в случайной книге и просто читать её, лёжа на кровати
Андрей Платонов
«Уля»
Платонов для меня — один из самых загадочных авторов. Благодаря рассказу «Уля» я написала свой первый рассказ, который тоже назвала «Уля». Но только у меня это кошка, а у Платонова — маленькая девочка, скрывающая на дне своих больших глаз отражения людей, которые на неё смотрят, — самое важное про них. Она быстро моргала, чтобы глядящий не успевал увидеть, что там на самом деле. Главная героиня завораживает отстранённостью, темнотой и отсутствием осознанного понимания добра и зла: её глаза отражают всю правду для других, но не для самой себя.
Лотреамон
«Песни Мальдорора»
Изидор Дюкасс, не признанный при жизни молодой энтузиаст, написал за свою короткую двадцатичетырёхлетнюю жизнь всего два произведения, которые стали библией сюрреалистов. Сам Дюкасс умер при очень странных обстоятельствах, у него нет могилы, зато известна улица в Париже, где он писал «Песни Мальдодора». Андре Бретон и Филипп Супо впервые издали его произведения: период «недовольства культурой» подхватил это восстание тёмного и импульсивного в человеке. Лотреамон освещает противоречивость особенным слогом: «американский филин, прекрасный как формула кривой, которую описывает пёс, бегущий за своим хозяином». Меня поразила субверсивность текста и тотальная раскрепощённость автора — иногда я даже чувствовала страх, переворачивая страницы.
Пьер Гийота
«Кома»
Гийота был одержим идеей написания книги его жизни, которую он впоследствии назвал «Книга». Гигантский труд потребовал концентрации воли и сил и вогнал автора в депрессию: Гийота был истощён и буквально впал в кому. В книге «Кома» Гийота описывает время его реабилитации от пограничного состояния, в которое ввела его «Книга». Всё это — о феномене самобичевания, которое происходит из-за абсолютной верности делу. Автор пишет о стремлении к мучению и рабству. Тело и дух — то, что больше всего интересует его, и в «Коме» мы видим, как второе поедает первое. Мне хватило услышать лишь отрывок «Книги» из уст Маруси Климовой, чтобы удостовериться в том, что действия и поведение автора были оправданны — он добился цели. Я испытала необычайное удовольствие от текста — это совершенно противоестественная работа как для разума, так и для языка. В голове не укладывается, как можно было это перевести на русский язык.
Луи-Фердинанд Селин
«Смерть в кредит»
Селин — одарённый нигилист, тотально разочаровавшийся в человеке и в человечестве, не перестававший чувствовать несправедливость мира и людей. Одним из его поклонников был Генри Миллер, из его книг я и узнала о Селине. Миллер испытал шок, прочитав его произведения, и буквально преклонялся перед Селином, что, впрочем, было абсолютно невзаимно. «Смерть в кредит» — автобиографичный роман писателя, опубликованный на русском только в девяностых. Циничным языком и гротескными картинами Селин описывает своё детство и мечущуюся душу.
Ролан Топор
«Принцесса Ангина»
О Ролане Топоре я узнала через Алехандро Ходоровского — как и многие, я пережила период, когда он был моим любимым режиссёром. Вместе с ним и Фернандо Аррабалем Ролан Топор состоял в постсюрреалистической группировке «Паника». Имя Топора мне встречалось очень часто: он снимался у Херцога, по его роману «Жилец» Полански снял одноимённый фильм, а самая известная его заслуга — восхитительный мультфильм «Дикая планета». Ролан Топор часто сбивает меня с толку. Он заигрывает с реальностью: она преломляется, наполняется абсурдом, и в ней очень много чёрного юмора.
Жорж Минуа
«Дьявол»
Со студенческих времён я испытывала интерес к архетипу дьявола и в какой-то момент нашла нейтральный аналитический текст, который освещает историю появления дьявола в эпосе и его положение в мифологии. Я ни в коем случае не склоняю себя к идеологии, а всего лишь наблюдаю и исследую. Книга Минуа неизменно меня вдохновляет и вызывает приятную тревогу.
Пётр Кропоткин
«Анархия»
«Анархию» мне посоветовал прочитать один режиссёр, который снимал мокьюментари про панков восьмидесятых в Москве, где я играла эпизодическую роль. Он проникся героями и достаточно быстро пришёл к базовому труду Кропоткина. Уверенность в том, что анархия — это идеальное состояние общества, росла во мне с каждой прочитанной строчкой. Не раз наблюдала, как у многих при слове «анархия» меняется выражение лица: люди часто думают, что это бессознательное стремление к разрушению цивилизации. Кропоткин же ставит акцент именно на соблюдении этических и моральных норм в обществе, без которых анархия невозможна. Он говорит о справедливом обществе как единстве равных, а начинает с самого простого: ставит в пример эволюцию развития организмов в природе и объясняет на ней идею взаимопомощи.
АЛЕКСАНДР ВВЕДЕНСКИЙ
«Всё»
В одном из интервью Егора Летова я узнала, что Введенский — его любимый поэт. Существует только два полных собрания сочинений: одно из них — редчайший белый двухтомник, выпущенный впервые только тридцать лет назад, а второй — это сборник «Всё». Я долго поглядывала на него, когда работала в книжном магазине. Книгу редко покупали, но для знатоков это было самое что ни на есть сокровище. «Кругом возможно Бог» — одно из моих любимых его произведений.
Преследуемый властями и находившийся в последние годы жизни в ссылке, Введенский трагически погиб от инфекции в поезде, полном недоброжелателей. Его, как и других обэриутов, обвиняли в том, что их стихи слишком «заумные», будто они отвлекают читателей от задач строительства социализма. В уникальном мире Введенского обречённость, откровения, размышления о жизни и смерти, случайность словесных символов — всё это облечено в форму загадки. Его мир – это мир, где живые и мёртвые вместе.
«Все прямо с ума сошли.
Мир потух. Мир потух.
Мир зарезали. Он петух <...>
Фомин лежащий посинел
и двухоконною рукой
молиться начал».
ПОЛ БОУЛЗ
«Полночная месса»
Меня всегда увлекали люди, которые сознательно отреклись от бытовых благ и покорною душой обратились к аскезе. Таким был Пол Боулз, проживший большую часть своей жизни в Марокко. Страна и люди произвели неизгладимое впечатление на писателя, но не приняли его искусство. Он словно растворился в исламской культуре: неслучайно критики называют его невидимым наблюдателем.
«Полночная месса» — это сборник рассказов Боулза о жизни в Танжере. Несмотря на вполне реалистичный стиль, его рассказы наполнены магией, в них обнаруживается тайная связь между миром природы и сознанием человека. Боулз рассказывает о быте и настроениях местных жителей, при этом раскрывая перед нами всего себя. Многие рассказы писателя — это частичные пересказы его бесед с любителями кифа (гашиша).
А ещё у Боулза был музыкальный талант — сейчас в Сети можно найти записанные им прекрасные сборники традиционной марокканской музыки (Music of Morocco: Recorded By Paul Bowles).
ЛУИ АРАГОН
«Лоно Ирен»
Этот рассказ, который я считаю одним из самых красивых эротических текстов, вошёл в антологию «Четыре шага в бреду» — очень редкое издание. Это выстраданное лиричное произведение, где автор рефлексирует об одержимости женщиной, — немного искажённые мемуары о юности автора. Есть предположение, что текст посвящён любовнице писателя — аристократке Нэнси Кунард, которую с браслетами до самых локтей фотографировал Ман Рэй. Коммунистические взгляды и покорность жене Эльзе Триоле почти полностью заслонили сюрреалистический период творчества Арагона: в какой-то момент он стыдился этой книги и даже позволил себе, находясь на грани самоубийства, уничтожить роман «Защита бесконечности», частью которой было «Лоно Ирен».
КНУТ ГАМСУН
«Голод»
Чтение «Голода» пришлось на тот период моей жизни, когда я только переехала в Москву. Я, подобно главному герою, блуждала бесцельно по неизвестным мне улицам в предвкушении того, что попаду в какую-нибудь необычную историю, параллельно искала работу, чтобы хоть как-то себя прокормить и оплатить съёмное жильё.
«Голод» называют первым романом модернизма из-за техники «потока сознания». Почти весь роман мы наблюдаем за сознанием главного героя, которое меняется под воздействием доминирующего чувства — нестерпимого голода. Гамсун сопоставляет физический голод с голодом духовным, который одновременно мучит героя.