ИскусствоПочему не надо запрещать выставку Джока Стёрджеса

Мария Семендяева

редактор The Art Newspaper Russia

Закрытие произошло по желанию самих представителей центра фотографии: они решили пойти на самоцензуру, чтобы, очевидно, избежать каких-то больших проблем, чем просто закрытие выставки. Это, видимо, было удобнее, чем настаивать на том, чтобы оставить всё как есть. Я считаю, что закрывать выставки нужно, только если произошла какая-то большая общественная дискуссия, высказались все, кто имеет к этому отношение. Мы же государство, у нас есть законы, существуют процедуры для того, чтобы защищать чьи-то оскорблённые права. Всё, что произошло, не имело отношения ни к этим процедурам, ни к законным способам — просто пришли молодые люди, одетые в непонятную форму, вели себя угрожающе, не пускали людей внутрь. В любой другой ситуации, я думаю, приехала бы полиция и этих молодых людей забрали бы в отделение. В этой ситуации этого по какой-то причине не произошло.

При этом представитель Общественной палаты заявил, что выставка закрыта, — как будто он пришел и закрыл её. На самом деле он не имеет никакого права это делать, даже если невероятно оскорблён — в нашем обществе всё-таки пока открыто никто не отрицает, что у граждан есть те или иные права. Если их выставку закрывают, то для этого должны быть соответствующее постановление, какие-то объяснения. Но этих объяснений не было дано, и ничего этого не произошло. Самое отвратительное, что за один день группа граждан, которые, даже если и выражают чью-то точку зрения и даже если эта точка зрения распространена, просто навязали свою волю другой группе граждан. Причём совершенно непристойно — какой-то молодой человек пришёл и облил всё мочой. В общем, это всё выглядит отвратительно, с какой стороны ни посмотри.

На самом деле художественную ценность и художественное значение фотографий Стёрджеса должен оценивать не представитель Общественной палаты — это должен оценивать человек, по крайней мере видевший хоть раз до этого эти фотографии. При этом он сам подтвердил, что тех фотографий, которые ему присылали накануне, на выставке он не увидел, но другие снимки всё равно его возмутили. Он не тот человек, который должен решать, какие в Москве проходят выставки. Для этого нужен какой-то консенсус, несколько людей, которые об этом будут дискутировать. С моей точки зрения, всё это как минимум очень неправильно с точки зрения общества и, по-хорошему, нам нельзя с такими вещами соглашаться, нельзя такое попускать. Нужно требовать как минимум разговора, обсуждения, а как максимум — хотя бы вмешательства полиции в такую совершенно неправомерную ситуацию.

Честно признаюсь, я не большой знаток творчества Стёрджеса. Но знаю, что в Америке к нему тоже выражали претензии радикально настроенные граждане. Однако ничего удивительного в этом нет: многие художники делают то, что не нравится людям и многие художники борются за своё право немного нарушать так называемые нормы. Для этого художники и нужны — чтобы мы иногда смотрели со стороны на какие-то вещи. Я абсолютно не поддерживаю никакую детскую порнографию, это просто чудовищно, но, на мой взгляд, эти фотографии не то что не имеют к ней никакого отношения — я вообще не понимаю, почему люди их связывают, потому что это разные вещи. У Сергея Браткова была серия, где дети позируют с накрашенными губами. Эти работы выставляются и продаются, и всем они хорошо известны, и, разумеется, никому не придёт в голову что-то такое делать. Надо всё же различать искусство и ужасную, отвратительную порнографию, созданную для извлечения прибыли. Это совершенно разные вещи, и мне удивительно, что приходится это объяснять.

Мария Михантьева

журналистка, автор телеграм-канала isqoos

Закрытие выставки «Джок Стёрджес. Без смущения» в Центре фотографии имени братьев Люмьер без следствия и суда как минимум незаконно (хотя знаем мы те суды). Ещё это глупо и нелепо — в том числе с точки зрения морали. Если представить, что мораль — это набор предписаний и табу, то, конечно, любое явление, не соответствующее норме, может быть названо «безнравственным» и сочтено опасным для общества. Общества, состоящего из индивидов, которые не могут самостоятельно отличить плохое от хорошего и нуждаются в подсказке «сверху», наморднике и поводке. Замечу, что сам господин Цветков при этом выставку посмотрел.

Но если считать мораль продуктом свободной совести и сознательного выбора, придётся отказаться от идеи судить о произведениях искусства с позиции нравственности и отождествлять этические достоинства с эстетическими. Произведение искусства не требует, чтобы с ним соглашались, не сообщает какие-либо факты, не отдаёт приказы; его главная функция — побуждение к размышлению, его главное достоинство — выразительность. Об этом писала в эссе «О стиле» критик Сьюзен Cонтаг: «Искусство не насилует, оно соблазняет. Да, переживание, предлагаемое произведением искусства, отличает повелительность. Но искусство бессильно соблазнить без соучастия воспринимающего».

Пожалуй, истина где-то посередине: произведения искусства (и не только) всё-таки влияют на нас и нам часто не хватает критичности в восприятии (иначе бы не было смысла в разговорах о вреде сексистских стереотипов в рекламе и кино — ведь эти разговоры в конечном счёте сводятся к тому, что виртуальные образы способны формировать реальность — или о том, что европейское искусство долгое время объективировало женское тело). Кроме того, было бы лукавством утверждать, что в работах Стёрджеса нет вообще ничего такого — некоторые его фотографии трудно воспринимать вне сексуального дискурса, а подростковая сексуальность — тема сложная и пугающая, что показало обсуждение скандала в 57-й школе. 

Проблема в том, что теперь об этом невозможно говорить. Невозможно критиковать варварски закрытую выставку или произведение, подвергшееся нападению, потому что, конечно, любая критика в ситуации, когда эстетику подменяет политика, воспринимается как очередное «ату». Запреты не могут сделать великое искусство менее великим, зато могут подарить индульгенцию искусству спорному или просто посредственному. Почему борцам за нравственность охота раз за разом наступать на эти грабли — для меня загадка.

Денис Салтыков

социальный антрополог, исследователь кино

В истории с закрытием выставки Джока Стёрджеса мне прежде всего интересны дискурсивные позиции тех людей, риторика и действия которых привели к успеху. Как только человек применяет термин «порнография», беседа сразу переходит в область запретов. Это слово не указывает ни на какой универсальный набор чётко верифицируемых признаков изображения, звука или текста — «содержательная» часть меняется в зависимости от социального контекста. Мне кажется правильным определять порно через систему моральных или чаще юридических запретов — это то, что доминирующий в конкретной ситуации дискурс считает чрезмерным, непристойным и достойным запрета. В этом смысле случившийся скандал вокруг выставки в центре Люмьер позволяет утверждать: в России 2016 года фотографии Стёрджеса — это порнография.

Проблема только в том, что такое определение почти ничего не говорит о Стёрджесе, зато много говорит о людях, стоящих у истоков общественного возмущения. Ведь вкус классифицирует прежде всего его носителей, а не объекты их суждений. Мне важно, что инициатор скандала, блогерша Елена Миро, активно пропагандирующая фитнес, выбрала девизом своего ЖЖ: «Меня читают красивые люди!» В разделе «О себе» честно написано: «Я наблюдаю за вами!» Миро оценивает человеческие тела и способна быстро классифицировать всё, что попадётся в её поле зрения. Точка зрения этой фитнес-блогерши чётко выявляет порнографию: голые девочки изображены «в сексуально-призывных позах». Сексуальный призыв позы — это важная оценка, проясняющая точку зрения говорящего. Например, я не вижу сексуального призыва в позах на фотографиях, которые Миро приводит в качестве примеров в своём блоге, но моя точка зрения важна здесь лишь для того, чтоб продемонстрировать относительность подобной оценки. Точка зрения обвинительницы в этом контексте — это точка зрения насильника, который способен в изначально не имеющих к нему отношения объектах окружающего мира увидеть призыв к насилию. Миро, действуя в той же логике, на призыв отвечает — и совершает насилие с помощью своего текста.

Эту логику вполне закономерно развивает мужчина, обливающий фотографии мочой. Разумеется, поступить так его «вынудило» порнографическое содержание, которое он там увидел. Это всё развитие одной и той же структуры мысли, которая предлагается в обманчиво мягком репортаже Дмитрия Киселёва на официальном канале: право закрыть выставку некоторым образом вытекает из права России «на свою культурную самобытность», которой пользуются мусульманские страны или «какая-нибудь Голландия». В этих примерах очень хорошо видно, как культура действует в качестве репрессивного аппарата, выступая с позиции насильника.

Искусство, в свою очередь, как социальный институт разрабатывает автономную систему оценок, согласно которой Стёрджес — не порнография, а арт-объект. Эти оценки находятся не за гранью общественных норм, дело в том, что общественных норм как чего-то единого нет в принципе. Есть противоположные друг другу системы классификаций, и сейчас те из них, что ближе к государственному аппарату, продемонстрировали, что способны расправиться с другими. Выставка закрыта. Как в другом своём посте выразилась Миро, последовательно продолжая идентифицироваться с насильником, «я не позволила» (как будто сама мизулино-кузнецовская Россия произносит эти слова). Как говорил один известный персонаж: «Хороший… Плохой… Главное — у кого ружьё».

Марго Овчаренко

художница, работающая с фотографией

Никакие выставки не должны закрываться. В условиях свободы рынка и свободы слова выставки закрываются раньше времени, потому что они никому не интересны. Государственный музей может не давать денег на выставку. Цензура в частных институциях, проводимая общественной организацией, — это, безусловно, неразумно, страшно и унизительно. Фанатики нападают на произведения искусства с молотками, красками и вообще чем доведётся. Но когда вводится цензура относительно частных инициатив, притом что в стране почти что культурный вакуум, это вредит всем.

Искусство в том числе делает невидимых видимыми. До того, как я увидела в музее фотографии Нан Голдин, с людьми на тридцать лет старше меня, которые употребляли наркотики, занимались сексом, жили в хаосе и пытались создать какую-то альтернативу обществу потребления, я вообще не понимала, какая это была борьба против всех. Борьба за то, чтобы другие сегодня жили иначе. Мэпплторп, которого бойкотировали, открыл мне глаза на выражение сексуальности и сексапильности у мужчин-геев, что мне, кроме как через искусство, вообще никак не понять. То, что в мире есть люди, которые переживают что-то в одиночку и без поддержки, — трагедия вида homo sapiens, и искусство наряду с другими вещами борется с этим.

Стоит ли оценивать искусство с позиций морали? В данном конкретном случае, как и в любом другом, — нет, не стоит. Я могу добавить, что не особенно люблю Джока Стёрджеса. Он не понимает процесса взросления женского тела и пытается его как-то запечатлеть, используя доступные ему методы, со своей старой мужской колокольни. Я считаю, что когда взрослый мужчина снимает голым кого бы то ни было, кроме себя, это довольно скучное высказывание, вливающееся во всю историю мужского западного искусства со стройными рядами одалисок, купальщиц и нимф. И я хочу для себя другого. Но я хочу, чтобы другие могли посмотреть, выбрать и сами понять, что такое хорошая фотография.

Фотографии: Jock Sturges/Центр фотографии имени братьев Люмьер